Сквозь тьму

Тертлдав Гарри

“Из тебя получилась бы отличная баранина”, - прорычал он. “Из тебя получилась бы чертовски вкусная баранина, ты знаешь это?”

Он задавался вопросом, что сказала бы Меркела, если бы он перерезал горло овце, когда наконец поймал ее, выпотрошил тушу и оттащил обратно на ферму. Он вздохнул. Нет, он на самом деле не задавался вопросом, что сказала бы Меркела. Он знал. Овца будет жить, как бы сильно он ни желал ей смерти.

Из-за проливного дождя и сгущающегося мрака он не видел всадников, приближавшихся по дороге, пока они не оказались совсем близко. Они тоже его не заметили - а потом, внезапно, заметили.

Один из них крикнул с акцентом на валмиерском: “Ты ведешь себя как крестьянин, называющий себя Скарну?”

Скарну не стал ждать, чтобы признать или отрицать, что он был самим собой. Он стоял всего в паре шагов от ограждения. Он вскарабкался по нему, перебежал дорогу и убежал в лес.

“Остановка!” - крикнул альгарвейец, говоривший на его языке. Но Скарнухан не собирался останавливаться. Он мог придумать только одну причину, по которой рыжеволосые хотели заполучить его, ту же самую, которая заставила его прятаться в лесу раньше. Он снова проклял свою сестру за то, что она предала его своему альгарвейскому любовнику.

Люди Мезенцио не просто кричали на Скарну. Они начали стрелять и в него тоже. Лучи прожигали мимо, вскипая дождевыми каплями на своем пути. Но в такую погоду, как эта, лучи быстро ослабевали. Когда один из них ударил его, у него было достаточно силы, чтобы прожечь его плащ, достаточно, чтобы прожечь брюки, но недостаточно, чтобы сделать гораздо больше, чем просто опалить его зад. В безоблачный день это могло бы привести его в уныние.

Как бы то ни было, он взвыл, взвизгнул, подпрыгнул в воздух и хлопнул ладонью по обожженной части тела, почти как если бы он был комическим актером на сцене. Он пробежал пару шагов, гадая, насколько серьезна рана. Затем он решил, что, должно быть, не так уж сильно пострадал, если мог продолжать бежать так быстро.Он петлял между деревьями, стараясь, чтобы между ним и альгарвейцами было как можно больше стволов.

Они топали за ним пешком, перекликаясь на своем языке. Их было четверо или пятеро; он не потрудился сосчитать, прежде чем убежать. У всех у них были палки, и его пульсирующая правая ягодица свидетельствовала о том, что они не стеснялись ими пользоваться. Но становилось темно, и он знал лес, а они нет. Как только он перестал бежать в слепой панике и начал использовать голову, у него не составило труда стряхнуть их.

Надвинув капюшон на лицо, он укрылся в густых зарослях кустарника, пока они пробегали мимо. Один из них приблизился на расстояние пятнадцати-двадцати футов, но понятия не имел, что он где-то поблизости. Как только они все оказались вне пределов слышимости, он встал и отошел в сторону, подальше от тропы, по которой им предстояло вернуться к своим лошадям.

У него возникло искушение самому вернуться к лошадям, ускакать на одной и увести за ней остальных. Но он не знал, оставила ли рыжеволосая тень человека присматривать за животными. На их месте он бы так и сделал. И поэтому, какой бы заманчивой ни была перспектива хорошенько их подправить, он решил довольствоваться побегом.

Он провел долгую, холодную ночь в лесу. Без плаща он мог замерзнуть. В нем он был просто несчастен. Он спал очень мало, независимо от того, насколько устал. Как бы сильно он ни хотел, он не мог вернуться на ферму. Он надеялся, что альгарвейцы охотились только за ним, а не за Меркелой андРауну и двумя каунианцами из Фортвега, которые присоединились к ним. Однако он не осмеливался выяснить это, не сейчас.

Что мне делать? Куда мне идти? Вопросы

терзали его. В данный момент он никуда не собирался уходить, если только не услышит, что альгарвейцы преследуют его в темноте. Слишком велика была вероятность наткнуться на них. Вместо этого он ждал рассвета или чего-то близкого к нему, и старался оставаться настолько сухим, насколько мог. Это было неприятно, не из-за того, что дождь продолжал лить как из ведра.

Когда, наконец, он смог разглядеть свою протянутую руку перед лицом, он тронулся с места. Он свернул на дорогу, ведущую на север, примерно туда, куда и предполагал. Медленная улыбка растянулась на его лице. Через пару лет здесь он начал ориентироваться так же хорошо, как местные жители. Эта мысль не приходила в голову ни одному лунатику, и он усмехнулся. Любой местный житель, которому он был бы достаточно опрометчив, чтобы сказать это, посмеялся бы над самим собой.

Рыжеволосые разместили людей примерно там, где он предполагал, что они будут: на главном перекрестке. Если бы он запаниковал, они бы с легкостью схватили его. Но он увидел их прежде, чем они заметили его, и проскользнул между деревьями, чтобы обойти их.

Вскоре он свернул с дороги на одну из множества маленьких тропинок, которые вились от одной фермы к другой. Он держался края, где только мог; тропинка была почти так же полна воды, как ручей. Она была ниже, чем окружающая местность, что делало ее дренажным каналом. Он задавался вопросом, как долго люди, животные и колеса изнашивали его. Со времен Каунианской империи? Он бы не удивился.

Примерно через полмили тяжелого, мокрого и скользкого пути он подошел к другому фермерскому дому. Дождь стекал по деревянной обшивке крыши и с карнизов, образуя небольшое озеро вокруг дома. Скарну пробрался сквозь нее, поднялся по лестнице и постучал в парадную дверь.

Несколько минут ничего не происходило. Он постучал снова и позвал: “Это я. Я один”. Затем ему пришлось подождать еще немного.

Наконец, дверь все-таки распахнулась. У фермера, стоявшего в дверном проеме, в руках была валмиерская военная трость. Позади него его грудной сын держал другую. “Все в порядке”, - сказал фермер, и они оба опустили оружие. Фермер отступил в сторону. “Заходи, Скарну, пока ты не поймал свою смерть”.

“Моя благодарность, Майрониу”, - ответил Скарну. “Я не задержусь надолго. По моему следу шли твари, но я потерял их. Немного еды, может быть, шанс немного отдохнуть - и кого ты знаешь, кто живет к востоку отсюда?”

“Сбрось свой плащ. Сбрось сапоги. Съешь немного хлеба”, - сказал Майрониу.“Ты уверен, что оторвался от рыжеволосых ублюдков?” По кивку Скарну он немного расслабился, но ненамного. Его жена принесла хлеб и кружку эля в придачу. Скарну набросился на еду, как голодный волк. Майрониу спросил: “Они что, всех перебили в доме старого Гедомину, как они иногда делают?”

Это место будет принадлежать Гедомину до тех пор, пока последний человек, знавший мужа Меркелы, не умрет от старости. Скарну уже давно смирился с этим. Теперь он покачал головой. “Я так не думаю. Я думаю, что они охотились, в частности, за мной”.

Майрониу нахмурился. “Это нехорошо. Это даже близко не к добру.Как они могли узнать о тебе? Кто-то проболтался?”

Скарну снова кивнул. Моя сестра, подумал он. Он не хотел верить в это Красте, но он не знал, чему еще верить. “Я не думаю, что они знают о ком-то еще в этих краях”, - сказал он. “Я все равно надеюсь, что они не знают”.