Следователи
Шрифт:
— Приходи завтра ко мне в гараж, — похлопал парня по плечу Федор Иванович, — будешь доволен, если мне понравишься.
Геннадий заведующему гаражом понравился и стал его личным ординарцем, а не просто «персональным водителем». Между прочим, никакой персональной машины Башкирцеву не полагалось. Но она была. И когда она не требовалась Башкирцеву, Ровинский пользовался ею как своей. С помощью этой машины Геннадий со своими новыми дружками и совершил ряд краж. Для этого они выезжали в близлежащие населенные пункты, где начали с похищения колбасы из магазина сельпо, а попались на краже из меховой секции в универмаге. Они были осуждены и отбывали наказание,
Такой подробный экскурс в личную жизнь Геннадия Ровинского не лишний, хотя с виду и кажется прямо к делу не относящимся. Все-таки он единственный свидетель, который абсолютно уверенно утверждал: 25 декабря после 12 ночи он привез троих из компании к посту ГАИ на Сибирском тракте, где примерно в это же время остановилась и машина Палицына и где в это же время был убит на своем посту инспектор ГАИ Николай Малов. Ровинский также утверждал, что в руках у Шарикова он видел пистолет Макарова.
После долгих обсуждений всех обстоятельств дела, после того как был проведен следственный эксперимент с участием пока одного Ровинского (как подъехали, где стояли машины и т. д.), с учетом того, что Носова вроде бы узнала в нападавшем на сберкассу Шарикова, вскоре со своих новых мест жительства были доставлены Козочка, Акопян и Шариков, у себя в гараже арестован Башкирцев.
Первые вопросы каждому из четверых были одинаковы: где они находились вечером и ночью на 25 декабря?
— В ночь на рождество, — уточнялся вопрос.
Башкирцев ответил:
— Мне нет нужды отвечать на ваши дурацкие вопросы. Где мне надо, там и был.
— А я знаю, где я был? — усмехнулся Шариков. — Если в вытрезвителе, должны остаться документы.
Вячеслав Козочка спокойно ответил:
— Где был в ту ночь — надо вспомнить, пока не могу сказать.
Акоп Акопян возмущался, требовал прокурора района и грозился жаловаться Генеральному прокурору.
Но отвечать на вопрос все же пришлось. И началось... Один заявил, что был в семье, другой — на зимней рыбалке, третий — ездил к отцу в деревню, четвертый — не помнит. Им подсказали: разве вы не собирались в том году праздновать два рождества и два новых года? Кто-то «припомнил», кто-то по-прежнему все отрицал. Они противоречили друг другу, путались в ответах. И только когда им сказали, в чем их подозревают, все посерьезнели. «Гулять — гуляли. Но чтобы такое, о чем говорите, — нет, это невозможно. Вы что, товарищи дорогие, в своем уме?» — был смысл ответов.
Стали выяснять, как проходили другие «мероприятия». Снова путаница и противоречия. Когда коснулись махинаций с кузовами, допрашиваемые попытались сначала все скрыть, но потом были вынуждены сознаться. Установили, что незаконно продан «налево» не один кузов автомашины. Кроме того, «дельцы» получали деньги за подставных лиц, незаконно списывали бензин.
— В ночь на 25 декабря вы приглашали сержанта Малова принять участие в вашем загуле? — спросили Шарикова.
— Приглашали. Но он отказался. Сказал, что его не смогли подменить. Мы и уехали.
На очной ставке с этой четверкой Ровинский уверенно повторил свои показания, данные следователю. Все сходилось. Подозреваемые не отрицали, что заехали за Маловым, хотели взять его с собой. Палицына с ними не было. Все четверо ехали в машине Башкирцева, которую вел Ровинский. Малова и пальцем не тронули. Зачем? Дружки ведь. А про
И все-таки постепенно в этой «круговой обороне» удалось пробить брешь. Шариков признался, что как-то был у них разговор о том, что вот если бы банк ограбить — потом гуляй всю жизнь. «Но это же так, — добавил он, — в шутку, после кино американского. Но чтобы на самом деле убивать или грабить — не было такого». Одно время заколебался Башкирцев — ничего определенного на себя не брал, но заявил, что все расскажет, если признаются другие... А другие не признавались.
Время шло. Кончались определенные законом сроки следствия. Расследование загадочных и пока не раскрытых тяжких преступлений находилось на контроле в Прокуратуре СССР. И однажды в область сообщили, что к ним выезжает старший следователь по особо важным делам при Прокуроре РСФСР Владимир Иванович Олейник.
Прибыв в Пермскую область, Олейник прежде всего изучил все 34 тома уголовного дела. В шести из них содержались в основном так называемые объективные данные: протоколы осмотров мест происшествий, заключения медицинских экспертов и т. д. В остальных томах были собраны протоколы допросов подозреваемых, свидетелей — словом, материалы, изобличающие Башкирцева, Козочку, Акопяна и Шарикова. Много было материалов. Но когда Владимир Иванович захлопнул последний том, он вздохнул:
— Увы, свидетельская база равна нулю. Свидетелей много. И — свидетелей нет...
4
Опытные юристы знают: нет ничего сильнее, а порой и страшнее стечения обстоятельств.
Следователь по особо важным делам, ознакомившись с материалами дела, нашел, что те, кто вел следствие, не допускали недозволенных методов, добросовестно опрашивали свидетелей. И когда Олейник сделал вывод об отсутствии надежной свидетельской базы, он не сомневался в виновности Башкирцева, Козочки, Акопяна и Шарикова. Просто в показаниях подозреваемых и свидетелей было немало противоречий, в цепочках доказательств замечались разрывы. Их надо было устранить. Но по мере того как материалы изучались все более тщательно, разрывы эти не сцеплялись, а, наоборот, все увеличивались.
Подозреваемые действительно много лгали, действительно совершали крайне аморальные поступки. Желая как-то обелить себя, эти люди путались в показаниях, пытались кое-что скрыть и этим усиливали подозрения против них. Кроме того, сообщение Геннадия Ровинского о махинациях Башкирцева полностью подтвердилось. А опознание Шарикова потерпевшей? Как бы там ни было, она все же признала в нем человека, совершившего нападение на сберкассу. Все это запротоколировано, надлежаще оформлено и выглядит серьезной уликой.
И все-таки имеющиеся в деле противоречия никак не удавалось примирить. Следователь Олейник и из собственного опыта, и из опыта своих коллег отлично знал, как опасно в их работе, не рассеяв сомнений, пусть самых незначительных, пойти дальше. Это как в научном поиске: крошечная погрешность в исходных данных может увести на ложную тропу. Но там это чревато в крайнем случае материальными потерями. В правосудии — может обернуться ничем не восполнимыми человеческими страданиями. Поэтому опыт следователя говорил: если сомневаться, то до конца, до того момента, когда сомнения уже невозможны. Критическое изучение собранных материалов подсказывало В. И. Олейнику: по существу, надо начинать все сначала, в частности с выяснения некоторых вновь возникших вопросов.