Следователи
Шрифт:
— И не знали, что они там делали?
— Откуда мне знать? Мое дело шоферское. Вернулись, сказали — трогай... Нет, выстрелов я не слыхал, все же далеко стоял.
— А Палицын с Шариковым?
— Они сами уехали. Федор Иванович, верно, какой-то странный был. Сказал, что рождество отменяется. Поехали мы в деревню Кондратовку. А потом вдруг говорит: все же надо отметить. И до утра пили. Ну, а потом банька...
— Но утром весь город знал о происшествии. Неужели вы не догадывались?
— Как не догадываться? Да только боялся я очень.
— А когда по телевидению фоторобот показывали, вы видели?
— Так Шарикова ж и показывали. Только почему-то
— Значит, и сберкассу тоже они брать намеревались? Знаете о нападении на Пионерской улице?
— Вот про сберкассу, гражданин начальник, я ничего не знаю. Я там не был, никого туда не возил...
Но и без того информация, которую выдал Геннадий Ровинский, была первостепенной важности. В управлении его допросили по всей форме. В основном его показания сходились с первоначальным рассказом. Он показал достаточно много для того, чтобы заподозрить Башкирцева и его приятелей в тяжком преступлении, и все же явно не достаточно для того, чтобы выстроить стройную цепочку обвинений. Однако звенья цепочки подбирались, сцеплялись одно с другим.
Во-первых, автомеханик Сарычев твердо сказал, что в ночь на рождество компания собралась в загул, заезжали за сержантом Маловым, который потом оказался убитым. Убит и Палицын — из их же компании. Теперь вот и Геннадий Ровинский уверенно подтверждает это. Лично он не участвовал в нападении на пост ГАИ, но привез Башкирцева, Козочку и Акопяна чуть позже полуночи к посту и ждал в машине. Именно в это время и погиб сержант.
— Но цель? Какова цель этих двух убийств? — спросили Ровинского.
— Цель? — переспросил он. — Да все очень просто. Ведь Федор Иванович Башкирцев какие дела делал? Не один кузов продал. Машины новые списывал. Вы что, не знаете? Да об этом все шофера в городе говорят. На что же загулы-то? На зарплату? Они и сержанта Малова втянуть хотели. А он, как узнал о махинациях... Может, они боялись, что он их выдаст. Мне откуда знать?
— Учтите, Ровинский, мы дадим вам очную ставку с людьми, против которых вы выдвинули тяжкие обвинения.
— А я не выдвигал ничего. Меня спросили — я сказал. Как было. Это и на очной ставке подтвержу. Возил? Возил. У поста останавливался ночью? Останавливался. Видел, как убивали? Нет, извините, этого не видел.
Потом, на очных ставках, Ровинский, действительно, все это уверенно подтвердит. Но еще не скоро.
Решили предъявить Носовой — работнице сберкассы, которая в день нападения была ранена и со слов которой составлялся фоторобот налетчика, — фотографии Шарикова. Несколько фото разных лет.
Женщина долго всматривалась в лицо, а потом сказала:
— Как будто бы похож. Но ведь время прошло. Вроде бы он...
Охранник пункта кинопроката, на который было совершено неудачное нападение, больше склонялся к тому, что это «не тот». Хотя допускал возможность, что и «тот». Правда, он видел лицо мельком.
Но одно весьма существенное обстоятельство рвало начинавшую составляться цепочку. Почерк на кассовом бланке, который оставил налетчик, даже не напоминал почерка ни одного из пятерых, включая покойного Палицына. Таков был категорический вывод экспертов. А ведь бланк, по существу, представлял собой один из немногих, если не единственный, материальный след, оставленный преступником.
— Но разве не может быть так, — предположил один из инспекторов. — Преступник просит заранее кого-то заполнить бланк. И оставляет его специально на месте преступления. Чтобы ввести в заблуждение розыск.
— Возможно.
— А почему не допустить, что и это все продумано?
Сошлись на том, что вполне возможен и такой вариант.
Проверили показания Ровинского относительно махинаций заведующего гаражом с кузовами и машинами. И тут открылась картина весьма неприглядная. Действительно, Башкирцев вместе с Шариковым продавали новые кузова от «Волг». Значит, им было что скрывать. Ведь разоблачение грозило судом и лишением свободы.
Но больше всего волновал главный вопрос: во имя чего эти пятеро пошли на целую серию тяжких преступлений? На него надо было ответить, прежде чем начать не допросы даже, а простые расспросы.
Положим, Шариков крепко закладывает, он в последние годы катится по наклонной плоскости. Значит, в принципе такой, теряющий себя человек может пойти на все. Но сержант Козочка — отличный работник. Башкирцев человек властный, в гараже, которым руководит, царь и бог, делает что хочет, да и на руку нечист. Опять же гуляка. Ему нужно много денег. К тому же он жесток, груб, порывист, когда в ярости — ударить может. А вот Акоп Акопян — тот семью любит, что, правда, не мешает ему участвовать в «мероприятиях».
Однако все это может хоть как-то объяснить лишь убийство сержанта Малова и Палицына. Допустим, требовалось убрать свидетелей, чтобы уйти от ответственности за махинации с кузовами. Тут есть логика. Ну, а налет на сберкассу? На пункт кинопроката? Могли эти люди пойти на столь опасные и тяжкие преступления? — спрашивали вслух друг друга и каждый самого себя члены оперативной группы и отвечали очень неоднозначно. Склонялись все же к тому, что при определенных, «крайних» обстоятельствах — могли. Уж очень непривлекательно, если не сказать грязно, выглядели их личности в свете «мероприятий», в которых участвовала эта пятерка.
И еще одно обстоятельство усиливало подозрения. Вскоре после всех тех происшествий сержант Козочка перевелся на службу на Украину. Акоп Акопян уехал в Прибалтику, где жили родители жены. Шариков перебрался в деревню к отцу. И лишь Башкирцев остался на месте, по-прежнему руководил гаражом. Теперь верный Геннадий возил его развлекаться одного по тщательно скрываемым адресам. Сам он связался с двумя парнями примерно своего возраста.
Геннадий был из такой трудной семьи, что и нарочно не придумаешь. Об отце было известно лишь то, что он из тюрьмы не выходил. Мать пила и ребенком совсем не занималась. Мальчик рос — именно рос, а не воспитывался — у бабушки, скаредной злобной старухи. Пока он был маленький, бабка его била, а как подрос, — сам стал ее поколачивать, она тоже редко трезвая бывала. В школе Генка учился кое-как, он не переходил из класса в класс, а его перетаскивали, чтобы не нарушать общих показателей. Подросток отличался не баловством, а каким-то пакостничеством. Мог, например, украсть у приятеля завтрак, воровал в раздевалке шапки. Состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних. После восьмого класса бросил школу и до призыва в армию ничем не занимался. В армии получил специальность шофера. После демобилизации долго не устраивался на работу — не хотел. К счастью (или к несчастью), Геннадий жил по соседству с Федором Ивановичем Башкирцевым. Познакомились: Башкирцев, у которого на квартире гуляли, послал Генку за водкой. Поднес выпить, пригласил к столу. Ему пьяный Гена и выплакал свою «несправедливую жизнь».