Следователи
Шрифт:
— Почему вы раньше не сообщили нам об этом?
— Да ни к чему было. А сейчас, когда кругом говорят, что в нападении на пост ГАИ участвовал кто-то из милиции, я и сопоставил: сержанта Малова звали — он не поехал, а потом... И Палицына убили... Может, есть какая-то связь?
— Да не очень все это вяжется. Ну, решили рождество отметить, а убивать-то зачем?
— Этого я не знаю, — ответил Сарычев, — но подозрительная у них компания. Между прочим, Башкирцева ординарец, ну, шофер его личный, Генкой звать, пижон самый что ни на есть,
Никакой связи между загулами Башкирцева и его компании, осуждением Генки и убийством инспектора ГАИ, а также нападением на сберкассу на первый взгляд не прослеживалось. Но «сигнал» стоило проверить.
Заведующий гаражом Башкирцев слыл человеком солидным. Его приятели тоже подозрений не вызывали. А вот Геннадий Ровинский действительно был недавно осужден. И Палицын, из их компании, убит. Да и таинственные поездки на какие-то «мероприятия», о которых стало известно работникам милиции, показались заслуживающими внимания. Правда, Сарычев слыл изрядным фантазером, любил приврать. Да и в его путаном рассказе логика не очень прослеживалась. Но в сложившейся ситуации бездействие становилось прямо-таки невыносимым. Решили проверить «сигнал». А вдруг в этом сумбуре рациональное зерно таится?
Прежде всего связались по телефону с колонией, где отбывал наказание Геннадий Ровинский.
— Есть у нас такой герой, — ответил начальник колонии. — Он, кстати, часто хвалится, что был личным шофером какого-то автомобильного начальника. Так вот, этот Ровинский недавно вдруг заявил, что хочет дать дополнительные показания. Чистосердечно, говорит, хочу покаяться. Но что-то я ему не верю, скользкий парень...
На другом конце провода соображения начальника колонии относительно личности Ровинского слушать не стали.
— К вам немедленно вылетает наш сотрудник, — и разговор закончился.
3
Инспектор управления Михайлов тут же выехал в колонию, где отбывал свой срок Геннадий Ровинский. Сообщение, что он намеревается дать дополнительные показания, взволновало опергруппу, которая в это время проверяла туманные рассказы Кости Сарычева.
В колонии к инспектору привели долговязого, какого-то дерганого парня. Он пугливо озирался, перебирая борт куртки пальцами, говорил торопливо.
— Так в чем, Ровинский, вы хотели чистосердечно признаться? — сразу начал инспектор. — Что душу гнетет? Раскаяние принесет облегчение. Выкладывайте.
— Значит, когда мы с Баландиным в универмаг залезли, — ну, этот эпизод по суду проходил, — я показал, что Баландин взял две меховые шкурки. Так на самом деле их было восемь. Шесть ушли к...
— Подожди, — прервал его инспектор, — переходя на «ты», — какие шкурки? Какой Баландин? Ты что тут заливаешь? Хотел чистосердечно все выложить, так и выкладывай.
— Так я ж как на духу...
— Ладно, если как на духу, то о
— Возил. А как же.
— Вот и давай. Куда возил? Когда? С кем? И напряги свою память: куда вы ездили вечером 24 декабря? В ночь под рождество?
— С Башкирцевым? Под рождество? — Ровинский недоуменно посмотрел на инспектора. — Ах, это... Вы знаете, я сейчас не готов отвечать. Дайте с мыслями собраться.
— Соберись. И не бойся ничего. Тебе-то вряд ли больше грозит, чем имеешь.
Геннадия увели. А инспектор нервно заходил по кабинету. Неужели наконец напали на след? Ведь время идет, а дело о загадочных преступлениях так и не раскрыто. Расследование пока не продвинулось ни на шаг. Но теперь, кажется, что-то проясняется. И ведь как удачно получилось: «сигнал» Сарычева, его сумбурные предположения, кажется, вывели на нужную тропинку. Да и сам Ровинский так вовремя надумал покаяться. А почему все-таки? Ну, да ведь чужая душа — потемки. Жать на него ни в коем случае нельзя. Надо осторожно подтолкнуть к откровенности...
На следующее утро Геннадий начал давать показания, как он сам сообщил, «теперь уж точно чистосердечные».
Да, он, Геннадий Ровинский, по существу был личным шофером заведующего гаражом Федора Ивановича Башкирцева. Он знает отлично всю компанию своего шефа: Акопа Акопяна, Вячеслава Козочку, Николая Шарикова. Знал и убитого Ивана Палицына. Ровинский и еще один водитель, Соленый, на двух машинах часто возили всю компанию на «мероприятия». Соленый приходится родственником Шарикову. А Шариков раньше служил в милиции, но его оттуда уволили...
— Подожди с родственниками, что это за «мероприятия»?
— Известно что. Банька хорошая, водочка...
— А в ночь на 25 декабря тоже на «мероприятие» ездили?
— Было дело.
— Вот об этой ночи подробнее. И откровенно. Кто же все-таки и за что убил Палицына? Он же в вашей компании был?
Инспектор решил пока не затрагивать вопроса о сержанте Малове.
Ровинский надолго замолчал и вроде бы даже растерялся. А потом с вызовом выкрикнул:
— Как кто? Свои же и ликвидировали!
— С какой целью?
— А этого я не знаю.
— Вы присутствовали при этом? — инспектор снова, незаметно для себя, перешел на «вы».
— Нет. Но слышал, это точно. Значит, так было...
— Давайте уж с начала. С нападения на пост ГАИ.
— Пожалуйста...
Инспектор слушал не перебивая. А Геннадий разливался. Такое начал открывать, что Михайлов подумал: его надо срочно этапировать в управление и там допрашивать основательно, проводить очные ставки.
— Могу одно сказать, — Геннадий то говорил уверенно, то заметно нервничал, — мое дело шоферское. Я привез Федора Ивановича, Козочку и Акопяна. Около станции остановился, заправиться было надо. А Шариков с Палицыным на «Жигулях» подъехали. Они все на пост пошли, а я в машине остался.