Следователи
Шрифт:
— Мне входить?
— Да. Ничего руками не трогайте, — Шивене он не нравился. — Поняли?
— Да.
— Где у вас зажигают свет?
— В прихожей? Справа, у двери. Зажечь?
— Я сама.
Она дернула за шнур выключателя. Вспыхнул свет. Шивене огляделась. Перед нею оказалась штора из нанизанных на нити небольших бамбуковых стаканчиков. Внизу — свеженатертый желтоватый паркет, циновка. Сбоку — тумбочка с телефоном и ящик с обувью. Входя в квартиру, ее обитатели переобувались.
«Кооперативная
Она осторожно отвела штору, стаканчики откликнулись переливчатым ксилофонным звучанием. Впереди — неширокий коридор, соединяющий прихожую с кухней.
— Разреши, Генуте? — коллеги Геновайте пользовались обычно ее коротким уменьшительным именем.
Шивене посторонилась. Караева с фотокамерой выдвинулась вперед, прильнула к видоискателю.
Ослепительная вспышка света в коридоре. Потом они следовали одна за другой. Вид из прихожей на кухню. На комнаты. На двери. На стены. На пол.
Шивене прошла в коридор. Боковым (или верхним?) зрением она мгновенно отметила бурые пятна на стенах. Двери по обе стороны коридора. «В столовую? В детскую?» Еще двери напротив. «В туалет? В ванную?» Раскрытые дверцы антресоли вверху...
Главное же зрение было направлено на то, что лежало на полу, впереди, поперек коридора. Короткое, безжизненное, соединенное затянутым шнуром с ручкой туалета или ванной.
«Мальчик...»
Чуть ближе, рядом с трупом, она увидела кусок пластмассы, такой же острый, с зазубринами, как тот, что валялся у двери. Караева сложила их вместе:
— Это части целого...
Позади послышались переливы бамбуковых стаканчиков — хозяин квартиры схватился за штору.
— Вы первый обнаружили? — Шивене обернулась. — В какое время?
— В половине восьмого... — он, скорее по привычке, поправил очки. — Когда вернулся с работы.
— Когда вы заканчиваете?
— В пятнадцать тридцать.
— Куда-нибудь заходили?
— Так получилось... — пробормотал он невнятно.
— Вы проходили в комнаты? К мальчику? Как его звали?
— Геннадий. Оливетский Геннадий. У нас разные фамилии. Нет, не проходил... — он хотел что-то добавить, но промолчал.
— А ваша фамилия?
— Паламарчук. Это мой пасынок.
— Сколько ему?
— Тринадцать. Нет, уже четырнадцать...
— Когда ваша жена заканчивает работу? — вопросы следователя были самые общие.
— В девять вечера. Она во второй смене.
— Дома днем никого не было?
— В это время всегда один Геннадий... — по вискам его стекал пот. — Только... ради бога! Не говорите пока жене!
— Она не знает?
— Ее вызвали с работы. Сказали, что Геннадий ранен. Сейчас она во втором подъезде, у соседей. К ней приехала «Скорая»... —
Соседке по лестничной площадке на вид было не больше тридцати пяти. Она выглядела крепко сбитой, круглой, похожей на небольшой прочный бочонок.
— Паламарчуки наши соседи все годы...
— С тех пор, как заселили дом?
— Все пять лет.
Перед тем как выйти к следователю, она чистила рыбу: рукава кофточки были высоко подвернуты, у запястья свинцово блеснула рыбья чешуя.
Осторожно, чтобы не испачкать, соседка достала из нагрудного кармана сигарету. Майор Репин щелкнул зажигалкой.
— Спасибо, — соседка рукой разогнала дым.
— Что у них за семья?
— Трое. Муж, жена, ребенок. Это ее сын от первого брака.
— Как они живут?
— Чужая жизнь! Сами знаете...
Шивене показалось, что она преуменьшает степень собственной осведомленности.
— У них всегда тихо. Идешь по площадке — и будто вымерла квартира. Будто никого в живых.
— Заходите к ним?
— По крайней необходимости. Как и они к нам. Спички кончились, телефон не работает...
— Посторонние их часто навещают? Родные, знакомые?
— Можно сказать, почти никого не бывает... — чтобы не дымить на следователя, она отставила согнутые в локтях руки назад и чуть в стороны. — Только бабушка, ее мать. Еще два-три человека. Живут замкнуто. Даже новоселье не отмечали.
— А к мальчику кто-нибудь ходил?
— К нему ходили. Друзья, одноклассники. Бывает, иду к себе — кто-то звонит. Книгу взять или передать что-нибудь. Геннадий сначала обязательно в глазок посмотрит. Потом накинет цепочку. Только тогда приоткрывает... Щелка у-узкая! Это отчим его вышколил!
— Паламарчук выпивает?
— Никогда не видела пьяным.
— Но сегодня он в явном подпитии!
— За все время был несколько раз навеселе.
Шивене показалось, что угрюмый Паламарчук вышколил не только пасынка.
— Да и то сказать! Люди работают... Дома не сидят. Ольга, жена, — сменный инженер на фабрике. Сам Паламарчук — огранщик. Работа нелегкая.
— В чем он обычно ходит?
— Как сейчас. Костюм, куртка.
Снизу по лестнице поднялся второй инспектор уголовного розыска — Буславичус, длиннорукий, худой, с оспинами на лице.
Соседка заметила, словно оправдываясь:
— Паламарчук вроде невидный из себя, но физическая сила в нем!.. Исключительная! Я наблюдала, как он металлолом ворочал у школы. А Геннадий — послушный. Из него веревки вить. На весь двор один такой — тише воды, ниже травы.