Следователи
Шрифт:
— Что с женой Паламарчука? — спросила Шивене.
— В больнице, — ответил Буславичус, — в очень тяжелом состоянии. Врачи опасаются за ее жизнь.
— Мне кажется, Паламарчуку об этом лучше пока не сообщать, — подумала Шивене вслух. — Новостей никаких?
— Коллеги обходят квартиру за квартирой. Никто из жильцов никого подозрительного во дворе не видел. Служебно-розыскная собака довела до ближайшей троллейбусной остановки и потеряла след.
— Сил достаточно?
— Вполне.
—
— У Паламарчуков под домом сарай, — сказал Репин. — Как и у всех, впрочем. В подвале. Хозяин не говорил?
— Нет.
— Весьма оборудованный. С такими же крепкими запорами, как и квартира.
— Интересно, — Генуте задумалась. — Пожалуй, спустимся туда. А как быть с Паламарчуком? Он рвется к жене. Кто-то должен его успокоить.
— Я позвоню ему, — сказал Репин.
— Дайте три гудка и положите трубку. Потом снова наберите номер, — предупредила Шивене.
— Вы не исключаете, что кто-то захочет связаться с Паламарчуком по телефону? — спросил инспектор.
— Не знаю. Но лучше все предусмотреть.
Репин позвонил через несколько минут.
— Женщине в больнице сделали укол, — доложил он. — Она спит. Будить врач не рекомендует... О сарае не забыли?
— Нет... Я передаю трубку ее мужу. Объясните сами.
Переговорив с Репиным, Паламарчук успокоился, но только на несколько минут.
— Могу я постоять у двери на площадке? — спросил он. — Так душно!
Антоновас открыл форточку, но Паламарчук больше не жаловался на духоту. У него появилась новая мысль:
— Я должен сам видеть, в каком состоянии жена! — он так и не успел окончательно протрезветь.
— Сейчас мы выйдем из квартиры, — сказала Шивене.
— Могу узнать, куда?
— В сарай.
— Зачем туда лезть? — он угрюмо взглянул на Шивене. — Там же пыль, грязь... И ничего ценного.
— Вы давно там были?
— Не помню... — он снял очки, протер толстые стекла. — Кажется, недавно. Но зачем? Не могу вспомнить...
В сопровождении оперативных сотрудников они спустились вниз. Подвал оказался длинным, с узким зигзагообразным проходом под всем домом. По обе стороны его тянулись двери клетушек-сараев. За Репиным шел Паламарчук, показывавший дорогу. Сзади гуськом тянулись остальные. Последней шла Шивене.
«Знаешь, о чем я всегда думаю перед началом осмотра? — сказал однажды Петраускас. — О том, что это не шахматы! Первый ход здесь делают черные. И тот, кто делает первый ход, обречен. Нельзя совершить преступление, не оставив следов. Но и мои ошибки — следователя — тоже начинаются здесь. Таково правило. «Не спеши, — твержу я себе, — как бы тебе ни хотелось ускорить события!»
«Кажется, пока я не успела сделать ни одной ошибки, —
Наконец Паламарчук остановился, достал ключи. Замки на сарае оказались отечественными, но тоже повышенной секретности. Да, Паламарчук был человеком основательным и не любил, когда другие суют нос в его дела.
Он зажег свет.
— Сюда, по-моему, они не залезли. Все на месте.
— Может, мне поручите? — Антоновас окинул взглядом вечерний костюм Шивене, оседающую на свету кирпичную пыль и шершавые доски перегородки.
— Ничего.
Маленькое квадратное помещение оказалось наполовину пустым. Старая корзина, чемодан. На стеллаже — несколько трехлитровых банок. Консервированные овощи. Особняком лежал плотницкий инструмент: несколько топоров, пилы. Стена напротив — голая, в центре — крюк. «Здесь что-то висело...» — подумала Геновайте. На всем ровным слоем лежит пыль.
— А это? — у самого входа Шивене заметила сверток, обернутый тряпкой.
Паламарчук пожал плечами:
— Рабочий халат. Я им не пользуюсь.
— Давайте захватим с собой. Я хочу взглянуть.
«Перед приездом милиции преступник мог спрятать одежду со следами крови и другие улики в сарай, чтобы потом, выждав время, их уничтожить. В этом случае преступника не надо искать далеко...» — рассуждала Шивене.
Поднявшись в квартиру, расстелили халат в прихожей. Он выглядел почти новым. Геновайте уже отметила: обитатели квартиры, взрослые и мальчик, тщательно ухаживали за вещами. Все, до чего преступник не дотрагивался, было чисто, выглажено и тщательно сложено.
Пока Антоновас осматривал халат, Шивене занялась корзиной с домашней обувью: «Пятна могли попасть на подошву».
— Следователь, — сказал Паламарчук. — Прошу вас... Он больше не говорил ни «гражданин», ни «товарищ», но с пьяной настойчивостью возвращался все к той же теме. — Не говорите пока жене про Геннадия! Хотя бы несколько дней!
— Мы обсудим это.
— Геннадия ведь не вернешь! Так? А она не выдержит! — он бросил взгляд в коридор, потом нагнулся к ящику с обувью. — Обувь, по-моему, вся на месте, следователь.
Шивене держала в руке тапки с замшевым верхом, без задника, лежавшие на самом дне.
— Это мои. Жена привезла из Каунаса.
Она перевернула их. На передней части подошвы, ближе к середине, оказалось крохотное, с булавочную головку, пятно.
— Похоже на кровь, — она показала понятым.
— Было, наверное, так, — подумав, пояснил Паламарчук. — Порезался, когда брился, капнул в ванной. А оттуда уже попало на подошву.
— Какой бритвой вы пользуетесь?
— Как когда... И электрической, и безопасной.