Следователи
Шрифт:
Из блокнота следователя.
Латинская юридическая фразеология
В больших делах требуется совет многих людей.
Слова всегда следует понимать в их более мягком смысле.
Кратчайший путь — самый долгий.
Без гнева и пристрастия.
Пока Шивене заполняла анкету, сосед Паламарчуков по подъезду — грузный, подстриженный под «полубокс» отставник, не отрываясь, смотрел в окно. Геновайте допрашивала его в своем
За огромным, во весь кабинет окном стояло скучное осеннее небо, хотя наступала весна.
— Я действительно видел Паламарчука на лестничной площадке, — отставник тяжело дышал, словно после бега.
— Расскажите, пожалуйста. Вы ведь живете на шестом этаже?
— Да. Под Паламарчуками. В свое время оставили с женой квартиру детям на Антакальнё. Переехали сюда. Теперь кукуем вдвоем... Убийство мальчика не раскрыли?
— Нет.
Свидетель кивнул. Теперь они оба смотрели в окно — свидетель и следователь. По улице прошло несколько человек, один из них, оглянувшись, встретился глазами с Шивене. Огромное окно было неудобным во многих отношениях.
— У соседей наверху, кажется, не очень шумно бывало? — спросила она.
— Тишина, — отставник оживился. — Такая тишина — порой думаешь: хотя бы постучал кто-нибудь в пол или по трубе!
— Хорошая звукоизоляция?
— Не-е-т... Как вам объяснить? — он взглянул в окно. — В каждой семье как бы среднеобычная для нее температура. В одних всегда под сорок. В других...
— А у ваших соседей наверху?
— Я бы определил как тридцать шесть с одной-двумя десятыми. Всегда тихо... Мы с женой недавно в этом доме, плохо знаем всех. Какие у жильцов с седьмого этажа проблемы? Чем живут? Это нам неизвестно.
— А что было четырнадцатого? — спросила Шивене.
— Я отдыхал, работал. Приводил в порядок некоторые записи... В половине восьмого собрался в гости. Наверху живет бывший редактор издательства «Вага». Хотел с ним кое о чем посоветоваться. — Время от времени полковник делал небольшие паузы: смотрел в окно или просто сидел, не шевелясь, давая себе короткий отдых. — Мотор... — сказал он виновато. — Когда поднимался, на седьмом этаже увидел Паламарчука.
— Вы поднимались в лифте?
— Пешком.
— Паламарчук тоже вас видел?
— Думаю, нет. Он как раз свернул к двери.
— Вы заметили что-нибудь?
— Я и хотел сказать... Может, важно? Когда он проходил, что-то ударило об пол у двери. Я думал — ключ. Но звук более...
— Сильный?
— Гулкий. Невысокий удельный вес материала.
— Что же это было?
— Кусочек пластмассы. Видимо, Паламарчук держал в руке, потом бросил. Черный, небольшой. Он так и остался у двери.
Отставник снова взглянул в окно. Теперь там все чаще проплывали зонты. Шел дождь.
— Я больше не нужен?
— Еще вопрос. Паламарчук спешил?
— Не больше, чем обычно. Позвонил соседке. Потом еще. Вошел в квартиру, закрыл за собой
— Вы не подумали о несчастье?
— Конечно, нет.
Но это все потом...
Трехкомнатная квартира Паламарчуков четко разделялась на две части. В двух комнатах — гостиной и спальной — жили двое взрослых, в третьей — подросток.
Мальчик занимал меньшую из комнат. Здесь он спал, готовил уроки. В углу, рядом с тахтой, стояло пианино. Из-за письменного стола выглядывала хоккейная клюшка. На столе лежали тетради.
Антоновас — вчерашний стажер — шепнул:
— Генуте, прошу... Я не в силах осматривать коридор. Уволь!
Это был его первый выезд на место убийства. Самой Шивене приходилось расследовать тяжкие преступления не раз. Сейчас об этом напомнили и часы на руке — подарок Генерального прокурора.
— Возьмите столовую и спальню, — она засекла время. — Приступаем!
В квартире было перевернуто почти все, что можно было перевернуть. Вещи валялись на полу. Дверцы, ящики, коробки были открыты. Сдвинута большая часть стекол, закрывавших полки и секции. Тем не менее ничто не напоминало о квартирных ворах — те, нанося ущерб, почти не оставляли следов. «Словно намеренно создавали картину разгрома, — подумала Шивене. — Или что-то искали — вслепую, наугад, не заботясь о последствиях».
Паламарчуки жили обеспеченно. Секции и витрины дорогого — черного дерева — секретера были наполнены хрусталем. Когда в гостиной зажгли свет, отблеск хрустальной люстры мгновенно поселился в дальнем углу, на полке, чтобы потом со всех фотографий места происшествия ударить отраженной вспышкой огня.
Из открытого бара, сорванная дверца которого валялась внизу, на паласе, выглядывали горлышки бутылок. В спальне, на полу, были разбросаны бумаги, пластмассовые части разбитой ручки электрического утюга, выброшенная из шкафа одежда.
Всюду виднелись пятна, которые в протоколах осмотра называют бурыми, а в жизни — кровяными или кровавыми. На стенах. На дверях туалета, ванной.
— Гражданин следователь, — обратился к Шивене Паламарчук. Она уже несколько минут чувствовала его тревогу. — Я хочу выйти из квартиры. — Он пригладил падавшие по обе стороны крутой лысой макушки волосы. — Можно?
— В принципе, да... — Шивене внимательно взглянула на него. — А что вы хотели?
Он замялся:
— В соседнем подъезде жена. Она волнуется. Я хотел...
— Может, вначале позвонить? Если ей сделали укол и она уснула, нет смысла беспокоить.
Он неохотно кивнул.
— Но у меня нет номера телефона!
Шивене попросила Антоноваса вызвать снизу оперативных работников. Появился Буславичус. Свою ужасную шляпу он опять сбил на затылок. Еще через минуту вошел Репин. В прихожей они провели небольшое совещание.