Смертельное шоу
Шрифт:
На Саньку от испуга накатила тошнота. Сжав пальцами горло, он метнулся к леерам, налег на них грудью и успел заметить всплеск в проеме между бортом и причалом. Потом над черной пленкой воды вынырнул шар и завопил с громкостью автомобильной сигнализации: "Ма-а-ма! То-о-ну-у! Спа-а-асите!"
Не помня себя, Санька бросился в ближайший же судовой коридор, прогрохотал по нему, сиганул по трапу вниз, побежал теперь уже не в нос, а в корму, потом нырнул по еще одному трапу палубой ниже и только здесь, в раскачивающемся, похожем на московский подземный переход коридоре остановился
Он пошел вдоль левой стены коридора, по очереди дергая за дверные ручки. Открылась только пятая. На полу каюты, на потертом красном ковре, катались голые переплетенные тела.
– - Вас мо... можно на минуточку?
– - не понимая, что за схватка, спросил Санька.
– - Чи... чиво?
– - вскинул голову мужик. Под ним лежала и в одышке качала пудовые груди девица. Ее обесцвеченные волосы давно отросли, и их белая часть выглядела уже не волосами, а частью ковра.
– - Из-визвините, пжжалста, -- выжал слово Санька.
– - Вы не
скажете, где нахо... одится каюта первого помощника кап-питана?
– - Пошел вон!
Босой ступней толкнул мужик дверь, и она захлопнулась перед носом у Саньки.
– - Большое спасибо, -- ответил он двери.
– - Что, братан, заблудился?
– - окликнул его мужчина из дальнего конца коридора.
На его плече висела еле живая девица. Ее волосы тоже были обесцвечены и тоже ровно на половину длины. Казалось, что женщин с другими прическами и другими покрасками волос на этой палубе быть не может. В правой лапе мужчины тремя бокалами смотрелись три бутылки шампанского.
– - Я пе... первого па-амощника ищу, -- пошел навстречу ему Санька.
– В смысле, капитана...
– - Это палубой выше. Тысяча двадцатая каюта. Запомнил?
– - Ага, -- с интонацией пацана-роллера ответил Санька и прошел мимо мужика с таким видом, будто они вообще не разговаривали.
Девица на его плече икнула и потребовала:
– - Я вып... пи... пить ха-ачу!
Санька чуть не ответил ей: "Тебе уже закусывать пора"...
Перед довольно быстро найденной им дверью с привинченными к пластику четырьмя цифрами он решил: откроет помощник -- сдамся, откроет Маша -упаду на колени.
Открыла Маша. Но на колени он не упал.
Она стояла в простеньком цветастом халатике. Лицо было свежим, без капли сна, и тоже, как у Нины, некрашенным. Но теперь в этой ненакрашенности ощущался не учительский стоицизм, а девичья целомудренность.
– - Добр... дрый вечер, -- промямлил он.
– - Здравствуйте.
Даже загар не смог замаскировать покрасневшие щеки. Она растерянно взмахнула руками то влево, то вправо, но вместо приглашения в каюту сказала совсем другое:
– - Папа скоро придет. Папу вызвали. Там какое-то ЧП. Пьяный бандит
ворвался на борт и выбросил
– - Пьяный бандит -- это я, -- сказал он, прижался затылком к холодной
стальной переборке и закрыл глаза.
Глава двадцать третья
ВАЛЬС НА ПАЛУБЕ
Холодный душ оказался сильнее сотни "Николашек". Санька выбрался из шикарной ванной, вытерся, посмотрел на свою одежду с таким видом, будто одна она была виновата в его пьяном дебоше, медленно оделся и приготовился к экзекуции. Но когда он открыл дверь ванной, то Машиного отца не увидел. Ощущение близкой расправы почему-то стало еще острее.
– - Папа все замял, -- с радостью сообщила она.
– - Сказал, что ты препровожден на берег...
– - И что, поверили?
– - Так я тебя и буду препровождать.
– - А вахтенные у трапа?
– - Они уже сменились.
– - Отца, значит, нет?
Усталость посадила Саньку на жесткий судовой стульчик. Первого помощника капитана он так и не увидел. Наверное, Маша спасла Саньку, когда он откисал в ванной под ледяными струями.
– - Он пошел вахту проверять. Тут хоть и не ходовое судно теперь, а скорее гостиница с рестораном, но все службы несутся. Штат полный.
– - А возить по морю что, невыгодно?
– - Начальство порта посчитало, что так выгоднее.
Санька вспомнил рассказ мужика в тельняшке о начальнике порта, о банкротстве, и хотел громко объявить, что банкротство-то липовое, но тут же осекся. Вряд ли этот экскурс в экономику был бы интересен востроносенькой Маше.
Она стояла у отцовского служебного стола, заваленного бумагами, в легком сиреневом платьице, в белых туфельках на совсем маленьком, совсем немодном каблучке, и Санька вдруг догадался, что этим каблучком она пытается уменьшить свой рост, невольно встал, сделал к ней шаг и с удивлением заметил, что они -- одного роста. Эффект роликовых коньков пропал, жалость к худенькой долговязой девчонке исчезла, и Саньке вдруг захотелось похвалить ее, как будто она только что на пятерку прочитала выученное стихотворение.
– - А ты это... здорово на роликах гоняешь, -- ляпнул он совсем не то.
– - А что это за музыка?
– - Танцы. На верхней палубе. Там ночной ресторан.
– - До самого утра?
– - Да. Такого больше в городе нет. Остальные кто до трех, кто до четырех часов работают.
– - Может, сходим?
– - сунул он руку в карман.
Там что-то похрустело. Хотелось верить, что в блужданиях по лабиринтам ночных приморских улиц он раздал бомжам и алкашам не все крупные купюры.
– - У меня приказ, -- хитро улыбнулась она.
– - Какой?
– - Доставить тебя на берег.
– - А-а, ну да...
– - Пошли.
Она легко, порывисто шагнула к двери каюты, и он со вздохом последовал за ней. Голова почти не соображала. Она напоминала комнату, до верху заваленную старой переломанной мебелью. Чтобы добраться до мыслей, красивыми, но маленькими по размерам, картинами висящими на дальней стене, требовалось проломиться сквозь этот бедлам. Он не стал. И теперь уже самому себе показался теленком, тупо идущим вперед за пастушкой.