Снежный путь
Шрифт:
— А Хаим?
— Хаим выбивается из общего ряда. Слишком, и это мягко сказано, любознательный. Он представляет для Ковчега угрозу, хотя сам этого и не понимает. Он верит в свои лучшие побуждения, которые может и лучшие, но не здесь и не сейчас.
— Почему же?
— Потому что пока Ковчегу нужно развиваться вширь. А он за развитие, фигурально выражаясь, ввысь. Но это приведёт только к тому, что Ковчег станет Колоссом Родосским. А вот этого он как раз, несмотря на весь свой пытливый ум, и не понимает. Пока вся энергия Ковчега направлена именно на экстенсивный
— Я понял. Но скажи, Святая… вернёмся к здешнему быту… а разве при том образе жизни, который здесь ведут, не слишком велика вероятность… как бы это сказать…
— Перекрёстных родственных «браков»? Велика. Но в допустимых пределах. Численность жителей Ковчега ограниченна, но вполне достаточна, чтобы свести к минимуму прямые родственные связи. Кровные связи. К тому же, как я уже сказала, главное для нас сейчас не интеллект.
— Что-то слабо верится. В смысле в допустимые пределы. Двоюродных-то здесь наверное каждый второй, если не каждый первый.
— Тоже верно. Но что касается скрещивания двоюродных братьев и сестёр, то слухи об ужасных последствиях, к которым это приводит, сильно преувеличены. Мало того, по имеющимся у меня данным, вероятность рождения у них неполноценного ребёнка даже заметно ниже, чем у совсем посторонних друг другу родителей…
— Впервые слышу.
— Для тебя это имеет значение?
— Да как бы и нет. А скажи, — Охотник снова хитро покосился на Святую, — у тебя наверное целая куча ребятишек здесь? Прямая ветвь от Святой?
— Бесстыжий! — Она хлопнула его ладошкой по спине. — Такие вопросы женщине задавать! Но если тебе интересно, отвечу: нет. Я, видишь ли, — она слегка порозовела, — выбираю дни, когда мне «исцелять» и «награждать».
— А-а-а… — Протянул Охотник. — Вот оно что…
— Ну ещё бы… И что, разве я похожа, на много раз рожавшую? — В её голосе послышалось кокетство.
— Да знаешь, как оно бывает… — ответил Охотник. — Вот была у меня знакомая тётя… В сорок три года она выглядела на тридцать два от силы…
— Неужели?
— Ага. А ещё была тётя…
— Тоже знакомая?
— Ну да. Так той было вообще под пятьдесят, а выглядела она не больше, чем на двадцать пять — двадцать шесть. И, когда мне сказали — сколько ей на самом деле лет, я чуть с кровати не брякнулся.
— Уж не она ли тебе в своей же кровати и сообщила?
— А почему нет? Знаешь, когда я увидел её позже рядом с её дочерью, я понял, что если бы мне в тот момент пришлось выбирать между ними, то мой выбор оказался бы тем же…
— Извращенец, геронтофил…
— Ты её не видела.
— Да и бог бы с ней. А вот если спросишь — сколько лет мне — убью.
— Не спрошу…
Тут он почувствовал, что лежать на животе становится не совсем удобно. Тогда он завозился и Святая, всё правильно поняв, скатилась с него в сторону. Он тут же развернулся к ней, а она прошла прохладной ладошкой по его животу, отчего все его мышцы вздулись, а все связки напряглись.
—
— С удовольствием… — промурлыкала она и устремилась на новый приступ его твердыни.
Но прежде, чем полностью отдаться новой волне страсти, он нашёл в себе силы задать ещё один вопрос:
— Я так понял, нравы здесь по части любви свободные… Но тогда непонятно — почему Сара в изгоях. Она была бы очень кстати со своей красотой. Чем она так провинилась?
— Тем, что я к её красоте ревную. — Запросто ответила Святая.
— Но это…
— Несправедливо? Но зато чисто по-женски…
На это Охотник не нашёл, что возразить и махнул на всё рукой. В конечном итоге — какое его дело до их внутренних дрязг? Он скоро уйдёт. А пока… Он смотрел на красиво выгибающуюся Святую, любуясь её совершенством, но в его глазах всё чаще мелькала холодная искорка хищного интереса. Она почувствовала это и на мгновение замерла, внимательно на него посмотрев. Тогда он постарался отогнать лишние мысли и целиком отдаться происходящему. Потом… Всё потом…
А Святая, подарив ему жаркий поцелуй, с удвоенной энергией принялась за греховное дело, в котором оказалась столь искушённой, несмотря на её здешнее имя.
Глава 5. Исход
Святая ушла, когда он спал. На этот раз никаких снов ему не приснилось. Что для него было даже странновато. А когда он проснулся, то первым делом увидел Псов Войны, которые на его пробуждение среагировали мгновенно — кинулись к кровати и начали поскуливать, повизгивать и столь интенсивно вилять хвостами, что Хаим и Сара, которые тоже находились в комнате, зажались в уголок, чтобы посвистывающие в воздухе костяные наросты на хвостах случайно не задели бы их.
Немезида расчувствовалась даже до того, что, взвизгнув, запрыгнула к нему на кровать и упёрлась лапами ему в грудь, выдавив оттуда весь воздух к чёртовой матери. Горячий влажный язык выскочил из пасти и прошёлся по его лицу. Чертыхаясь и отплёвываясь он вскочил, а Псы вообще будто голову потеряли — начали носиться вокруг и громко лаять.
— Да успокойтесь же вы, бестии мохнатые! — Гаркнул он.
Но послушание Псов имело, видимо, какие-то свои, неведомые ему пределы. И Хаиму с Сарой пришлось просидеть в уголке ещё минут двадцать. Только по истечении этого времени Псы немного успокоились и перестали на него кидаться, изо всех своих собачьих сил выражая свою радость, и он смог их, более-менее, утихомирить.
И вовремя. Дверь открылась, и на пороге комнаты появился Падре собственной персоной в сопровождении целого отряда воинов. Окинув Охотника неприязненным взглядом, он произнёс с нескрываемой враждебностью:
— Святая исцелила тебя, хотя её решение мне и не понятно. Она также попросила дать тебе месяц на восстановление сил. Я даю тебе две недели. Потом ты должен будешь уйти.
— А в противном случае? — Спросил Охотник, улыбнувшись, как можно дружелюбней.
Губы Падре сложились в узкую линию, а по скулам заходили желваки.