Сны Персефоны
Шрифт:
— О тебе и Аиде. Вот уж действительно — игры Ананки. Богиня Весны и мрачный Подземный Владыка. У которого в арсенале только тьма и холод. Он ведь никогда не любил тебя. Использовал, играл, пока ему было выгодно.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю, чувствуя, как холодеет всё внутри.
Он хмыкает:
— Они с Зевсом поспорили на тебя, и я присутствовал при их споре.
Отшатываюсь к парапету, мотаю головой, не хочу верить. Мало мне лжи о нашей свадьбе, его слов: «Ты мне не нужна», так ещё и это. Спор!
Как Аиду удавалось так долго претворяться? Он же клялся
— Клялся любить? — кажется, последние слова я произнесла вслух.
И я вспоминаю ту клятву. Речь ведь шла о вере мне, а не о любви ко мне. Любовных клятв Аид мне никогда не давал. Похоже, я вообще сама придумала всю эту нашу любовь. Но верить в спор всё равно не хотелось, о чём и говорю Гермесу.
Он хмыкает:
— Ты же хотела правду, неужели испугалась теперь?
— Нет, — отступать я точно не намерена! — не испугалась. Попробуй убеди, потому что твоим пустым словам у меня веры нет.
Гермес самодовольно ухмыляется и поводит рукой. Передо мной клубится тот самый знакомый и немного пугающий туман, умеющий показывать картинки.
— Смотри, — говорит Гермес, — и считай, что это мой тебе подарок на романтический вечер.
И я смотрю: передо мной разворачивается дивная картина — Олимп в былом своём величье. За длинным пиршественным столом — два бога: один в золоте и в белых одеждах, другой — в серебре и чёрном. Прислушиваюсь… И вправду спорят:
— Нет такой богини, чтобы смогла захомутать меня и заставить жениться.
Это — Аид.
Зевс раскатисто хохочет:
— Спорим, что есть?
— На что? — прищурившись, спрашивает Аид.
— Проигравший выполняет любую прихоть выигравшего? — Зевс смотрит на брата лукаво. — Идёт?
— Идет, — соглашается Аид. — Ниссейская долина, говоришь…
Туман исчезает, разлетается рванными клочьями. А я — оседаю на пол и тихо, беззвучно плачу, не вытирая бегущих по щекам слёз.
— Значит, я действительно ему не нужна. Никогда была. Просто он проспорил…
Гермес смотрит сочувственно, будто не я его недавно мучила. Садится рядом, берёт за руку, заглядывает в глаза.
— Эй, Кора, не кисни! Вспомни, как ты только что меня чуть в клочья не разорвала. Тебе не идёт уныние.
Вскидываю голову, иссушаю слёзы, сжимаю кулаки.
— Ты прав, я не буду плакать.
— Верно, детка, если реветь по каждому поводу — слёз не хватит. Ты же знаешь, как жестоки игры богов.
Я улыбаюсь, потому что чётко понимаю, что отныне должна делать.
Встаю, отряхиваюсь и произношу:
— Значит, сыграем в игры богинь.
И Гермес почему-то бледнеет.
Сон одиннадцатый: Игры богинь
Мать, тётушка Гера и тётушка Гестия потягивали нектар за низеньким
Но Кора вслушивалась не только в оттенки речи, но и в слова.
Беседа у богинь выходила прелюбопытной.
— Ведь когда-то всё было по-другому, — резко проговорила Гера. — Девочки, почему мы так просто выпустили власть из своих рук? Ведь когда-то женские божества возглавляли пантеон! Почему мы допустили, чтобы мужчины превзошли нас?!
Гестия грустно улыбнулась:
— А чем плохо-то? Они сильнее, берегут, защищают.
Гера презрительно хмыкнула и посмотрела на неё красноречивым взглядом «с тобой всё ясно».
Деметра же лишь повела плечами.
— Не знаю, как тебе, а мне неинтересна вся эта борьба за власть. У меня есть дочь, мои сады, поклонение смертных — большего и не надо.
Но в глубоких глазах её — плескалась печаль: тоска женщины по сильному мужскому плечу.
Кора не раз спрашивала:
— Мама, кто из богов мой отец?
Но Деметра всегда лишь становилась грустнее и ласково трепала дочь по рыжей шевелюре.
— Поверь, доченька, он достойный и великий. А кто — узнаешь, когда придёт время.
— Наверное, ты его очень любила, мама? — продолжала любопытствовать Кора.
— Очень, милая, очень, — грустно отвечала Деметра, глядя куда-то вдаль нечитаемым взором.
— А он тебя?
Тут обычно ответа не было, только глубокий вздох.
Вот и теперь Деметра вертела кубок, смотрела куда-то в себя. Коре было жаль маму и хотелось отругать тётушку Геру: пришла, завела странные разговоры, расстроила.
Нехорошая!
Кора недолюбливала её.
Гера, как раз поднялась, расправила складки на белоснежном, с золотой оторочкой, хитоне, окинула сестёр презрительным взглядом и, фыркнув, зашагала к колеснице.