Сны Персефоны
Шрифт:
— Во что? — спрашивает Сешат.
— В игры богинь, — выпаливаю я, наконец, и даже зажмуриваюсь.
А когда открываю глаза вновь — вижу перед собой азартных сообщниц.
«Это очень плохо, Кора, — шелестит из прошлого нежный голос Гестии, — эти игры ничем хорошим не заканчивались».
Так и вижу, как она качает головой, а в карих добрых глазах — неземная печаль.
Но сейчас я игнорирую её предупреждение, потому что знаю — у меня всё закончится хорошо: ведь со мной моя дочь, подруги-сообщницы и её кулон.
Поэтому
Однажды мы попробовали, но проиграли, потому что с нами не было Афродиты. Сейчас всё получится.
Обязательно.
Я в это верю.
Кора, воровато оглядываясь, тащила Пеана в его же лабораторию, где он обычно готовил свои мази и притирки. Главный врачеватель Олимпа с недоумением таращился на узкую спину своей ученицы, но покорно шёл следом за юной богиней. В комнате Кора сунула прелестный носик в каждый закуток, заперла дверь, да ещё и установила звукоизоляционный щит.
Пеану было от чего покрыться потом — его драгоценная воспитанница вела себя более чем странно. Это могло означать только одно: Кора что-то задумала. Нечто совсем безумное. А такое не могло не пугать.
— Скажи, ты ведь изучил тот напиток, которым усыпляли Зевса во время мятежа?
Старый врач вздрогнул: девочка же никогда вроде не интересовалась политикой. Что не так.
— Да, мне нужно было придумать антидот, — произнёс он несколько разражено.
Ему явно не нравилось то русло, в которое перетёк их разговор.
Кора смотрела в пол, кусала губы, комкала ткань горчичного хитона.
— Ты мог бы усовершенствовать его?
Богиня Весны вскинула на него глаза — в них полыхало тёмное нехорошее пламя.
— Тебя Лисса[1] покусала? — спросил он с явным волнением.
И впрямь — зрачки расширены, на щеках — лихорадочный румянец, движения рванные и суетливые. Есть от чего запереживать.
— Нет, — она упрямо мотнула головой, — я в порядке, просто очень волнуюсь.
Пеан взял её за руку, подвёл к низкому продолговатому табурету, усадил и навис над ней горой — грузный, с взвихрёнными редкими волосами, будто ореолом окаймлявших лысину.
— Рассказывай, что задумала, — он с силой сжал хрупкое плечо. — Мужа отравить хочешь?
— И его — тоже! — Кора гордо вскинула голову и выдержала яростный взгляд учителя.
— Ты точно обезумила! — вскричал старик и основательно тряхнул тоненькую и изящную, как статуэтка, богиню.
Кора продолжала смотреть
— Это не безумие, но… ты не поймёшь…
— А уж постарайся, дитя моё, сказать так, чтобы я понял! Ну же! — он тряхнул её ещё раз. Голова Коры мотнулась, красивые тёмно-розовые губы расплылись в злой инфернальной улыбке. Неожиданно юная богиня выпрямилась, повела плечами, сбрасывая с них руки старца, и Пеана откинуло к противоположной стене. Стукнувшись о которую, он сполз на пол.
Теперь уже Кора — нет, Персефона-разрушительница — нависала над ним, а за спиной её змеились шипастые лозы. Тёмная лапа с длинными когтями — назвать это ладонью не поворачивался язык — схватила за горло.
— Ты сделаешь мне этот напиток, понял. И никому не скажешь, что я была здесь.
— Да, Владычица, как прикажешь, — прохрипел бог-врачеватель, пытаясь ослабить захват и набрать в лёгкие побольше воздуха.
Кора-Персефона отпустила его и ехидно ухмыльнулась, обнажая острые зубки.
— Значит, узнал.
— Да-да, Владычица, — послушно закивал он, — как не узнать великую богиню.
— Говори, кто приказал мне запечатать?
— Зевс, — дрожа, проговорил Пеан.
— Зачем?
— Ты была единственной, кого не могли укротить. Персефона-разрушительница, Владычица Подземного царства. К тебе даже подойти боялись. А Зевсу нужен был свой подземный. Желательно, член семьи. Желательно, брат.
— Как им удалось поймать меня? — пророкотала богиня. В существе, которое сейчас склонялось над врачевателем, и следа не было от прежней — нежной — Коры. А он — не великий бог, чтобы противостоять настоящему чудовищу.
Нет ничего дурного в том, что его голос дрожал, когда он задал вопрос, вместо того, чтобы ответить ей:
— Ты ничего не помнишь, Владычица?
— О чём ты? — её резкие черты заострились ещё больше.
— О том, как покоряли тебя.
— Нет, после того, как запечатали, я надолго потеряла память. Надо же, засунуть великую богиню в тело ребёнка!
— Деметра была рада, что обрела дочь.
— Я ей не дочь, я старше её на тысячу лет! — яростно проговорила Персефона.
— Так и есть, но ты переродилась в Коре.
— Вот значит что — перерождение.