Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках

Гаспаров Михаил Леонович

Морская любовь

Маленькая жизнь и большое море.Ты меня любишь, а я матрос.А в море буря, а в море тишь: надо плыть.Маленькая жизнь и большое море.Тебе так страшно,ты очень меня любишь.Кабы ты бы любила большое море,ты сказала бы тоже: надо плыть.Мне плыть на смерть,а тебе — на мою любовь.Маленькая жизнь и большое море —понимаешь, милая, надо плыть.Буря и тишь, причал и отчал,черная скала и морская пасть,кораблю не выплыть, а надо плыть.А ты меня любишь и будешь ждать.А там придет другая любовь.

ПОДРАЖАНИЯ ДРЕВНИМ

Это перевод заказной и поэтому точный. Для Эзры Паунда «Оммаж Сексту Проперцию» был упражнением в академическом авангардизме. Здесь четыре стилистических слоя: мотивы римских любовных элегий; косноязычный прозаизм учебных английских подстрочников; эпатирующие вульгаризмы авангардной поэтики; и сквозь них серьезное, даже подвижническое стремление встроить античную классику в небывалый синтетический grand art XX века, на сотворение которого он положил всю жизнь. Комментировать античные имена и реалии этого сочинения

было бы слишком долго; я прошу читателя поверить, что все они употреблены Паундом безукоризненно. Только во всеядном верлибре, изломанном на разный лад, мог такой проект рассчитывать на успех. Когда этот перевод печатался в журнале, эту изломанность в нем ликвидировали: каждая строка была набрана как сверхкороткий абзац – вроде прозы Дорошевича или Шкловского. Текст сразу стал казаться гораздо бессодержательнее, чем он есть: видимо, читательская установка на прозу автоматически заставляет ждать чего-то гораздо более умного, чем в стихах. Вот что значит графический облик текста.

ЭЗРА ПАУНД

Оммаж Сексту Проперцию

Orfeo

«Quia pauper amavi» 4

I

Дух Каллимаха, косская тень Филета,В вашу сень я иду,Первым из чистейшего родникаПочерпнув для Италии греческие оргии и греческие пляски.Кто учил вас, где слышали вы такие ритмы?Чья стопа отбивала вам такт, чья вода орошала вам свист?Пусть томители Аполлона тянут свои Марсовы генеральности — Мы скребницами выскребем их страницы.Нынче новую квадригу тащат кони в венках —Юная Муза в сонме юных любовей возносит меня к созвездьям:Нет для Муз мощеных дорог.Анналисты не кончат свидетельствовать римские доблести,Закавказские знаменитости скажут славу знаменитостям Рима,Развернут пределы империи, —Но чего бы почитать просто так?Хоть бы пару непачканых страниц с двувершинного взгорья!Не хочу венка, который плющит голову. Не спешу —После смерти и так мне будет слава.Потому что издали все видно крупней, независимо от качества.Кто бы знал про башни, рушенные досчатым конем,Про Ахилла поперек струй Симоису,Про Гектора в грязи у колесных ободьев,Про Полидаманта, Гелена, Деифоба? Клянусь Скамандром,Их с Парисом не знали бы даже в их собственных дворах!«О Илион! о Троя! дважды в этейском полоне!» —Это лишь потому, что за вас заступился Гомер.Так и будет мой зенит меж римских правнуков:Без плиты на моем постылом гробеПрозвучу я из Фебова храма в Патарах (Ликия),Мои песни в должный срок пойдут в мирВ радость полудевам, когда те свыкнутся.Так Орфей укрощал зверей и уздал фракийскую реку,Киферон тряс в пляс глыбы для фивских стен,И к твоим, Полифем, взмыленным коням под ЭтноюНе клонилась ли жесткая Галатея на голос песни?Нужно смотреть в суть.Бахус и Аполлон – за.Молодые дамы сбегутся читать мои разглаголы,Хоть мой дом не на тенарских столпах из Лаконии (где Нептун и Цербер),Хоть и не под золочеными он стропилами,И сады мои не так разлеглись, как рощи Феакии, такие роскошные, такие ионийские,И на гротах моих не сплошь лоза из Марки,Погреба мои не от Нумы Помпилия,И не дыбятся винными бочками,И не снабжены патентованными холодильниками, —Но друзья Камен, сунув в мои книги свой общий носИ устав от реалий, обратятся к моим напевам.Счастлив, кто попал в мою хронику:Мои песни – славное надгробье их красоте. Что сравнится?Ни звездоскребы пирамид под небесными орбитами,Ни хоромы, как Зевсов дом в восточной Элиде,Ни колосс Мавзола не озарят нам смерть.Пламя жжет, а ливень втекает в щели,И под копытами годов – все трещит по швам.Только высится гений – бессмертная краса, и года не изотрут его имя.

4

«Ибо любил я, убог…» (лат.).

II

Я воочию возлежал под сенью, Геликон мне был как подушка,И сочился след Беллерофонтова коня.Альба! к твоим царям и державе, воздвигнутой с толиким усердием,Воззывает моя лира с толиким же усердием.И мой маленький рот будет булькать в больших потоках,Из которых пил оный Энний, воссев до меня.Я примерился к братьям Куриям, я сделал зарубкиНа Горациевом дроте у книжных полок Кв. Г. Ф.:О державной Эмили с достопамятным челном,О победной медленности Фабия и о том, что вышло при Каннах,И о ларах, бегущих от очага, и о Ганнибале,И о Риме под защитой гусей, – обо всем я спел.Но взглянул на меня Феб с Кастальского древаИ сказал: «Дурак! На кой тебе этот ручей?Кто заказывал тебе книгу о героях? НечегоТебе думать, Проперций, о такой репутации. Маленьким лугам – маленькие колеса.А страничкам твоим – путь в постель к девице,Поджидающей любовника. Не сбейся с цели!Не потонет корма с твоим гением: оставь чужим весламВоду и чужим колесам арену. В толпе не лучше, чем в море».Так сказав, он смычком указал мне место:Виноградные оргии, глиняные СиленыС тростником внутри для крепости, тегейский Пан,Кифереины птички, их пунические клювы, красные от горгонских вод,Девять девок с девяти сторон с приношеньем ей в нетвердых руках, —Вот моя свита и рампа. Венера, по локти в розах,Обвила Вакхов тирс плющом, напрягла мои струны в песне,А одна из Муз, обиженно глянув, —Каллиопа – сказала: «Твое дело – белые лебеди!Ни божьи кони не ринут тебя к битве,Ни глашатай не вструбит к тебе в классический рог,Ни Марс не кликнет тебе в Эонийской чаще, Ни там, где римляне рушат германское добро, Ни где Рейн течет варварской кровью и влечет тела израненных свевов.Нет: любовники в венках перед чьими-то дверьми,И ночные псы, и следы пьяных драк —Вот твои образы: твое дело —Очаровывать юных затворниц и язвить суровых стариков». Так сказала госпожа Каллиопа,Сполоснувши руки в ручье, а потом для бодростиБрызнув мне в лицо обмывками косского Филета.

III

Полночь, и письмо от моей госпожи:Быть к ней в Тибур: мигом!«Розовые пальцы встали в небо над башнями,В плоский пруд впадает с всхолмий куцая Анио».Что мне делать? ввериться ли невернойТьме, где каждый разбойник меня прищучит?Но промедлить по этой уважительной опаске —Значит: слезы и попреки хуже разбоя,Значит: я же виноват, и не меньшеЧем на целый год: ее руки ко мне безжалостны.Нет богов, не жалостливых к влюбленным в полночь, На скрийской дороге!Кто случится влюблен, ступай хоть в Скифию,Никакому варварству не хватит духа ему во вред.Свечкой ему – луна, а звезды осветят выбоины,Все дороги ему спокойны во всякий час:Кто, зловредный, прольет чистую кровь ухаживателя? Поводырша ему – Киприда.Пусть разбойники нападут на след – умереть не жалко:Ведь она придет к могиле с ладаном и венками, Ведь она воссядет статуей у костра.С божьей помощью прах мой ляжет не в людномМесте, где толкутся прохожие толпы,От которых гробам

влюбленных всего похабней.Пусть лесной заказник прикроет меня листвою,Или холмик, или не значащийся в описях песок, —Только бы не эпитафия на большой дороге.

IV. Разномыслие с Лигдамом

Лигдам, скажи мне правду: что ты слышал о нашей верной красавице? —И пускай недешевое ярмо госпожи станет тебе сносней,Потому что изжога мне от дутых твоих любезностейИ морока от вздора, в который не поверю ни в жизнь.Ни один вестник не приходит ни с чем и поэтому осторожничает:Долгий разговор – словно крепкий дом.К черту это все, расскажи мне толком и сначала:Вот – я развесил уши.Что? она рыдала, раскинув волосы? Ты видел?Слезы рекою? И ты, Лигдам,Видел ее распростертой на постели? не с зеркальцем,Не в браслетах на белых ручках, не в золоте,Вся закутавшись в скорбное покрывало,Писчие принадлежности – под крышкой в ногах постели,Скорбь во всем доме, и горестные служанкиГорестны оттого, что она им рассказала свой сон?Посредине постели – под вуалью,А в глазницах – непросыхающие платки,А на наши нежные упреки – сварливый крик.И за эти вести ты ждешь от меня награды, Лигдам?Долгий рассказ – словно крепкий дом.А соперница? «Не изящными завлекла манерами,А варя приворотные травы, вертя камбалу колесом,Жаря дутых жаб, и змеиные кости, и перья линялых сов,И опутывая в могильные лоскутья. Пауков ей в постель!Пусть любовники храпят ей над ухом! Пусть подаграСкрючит ноги ей! И он хочет, чтоб я спала одна?И он ждет сказать над моим гробом гадости?»Кто же, год промучась, поверит этому!

V

1

Пора вымести Геликон, вывести пастись эмафийских коней,Сделать перекличку римским вождям,А не хватит сил – пусть похвалят волю:«В столь великом деле и попытка хороша».Ветхий век пел Венеру, а новый – битвы;Так и я допою красавицу и начну про войну:Выволоку ладью на песок и затяну напев величавее —Муза уж готова подсказать мне новый гамбит.Ввысь, душа, от низких попевок! Облекись в своевременную мощь!Шире рот, державные Пиериды! Таков уж спрос.Вот: «Евфрат отвергает покров парфян и просит прощенья у Красса», —Вот: «Я вижу, Индия клонит шею в твоем триумфе», —И так далее, Август. «Девственная Аравия потрясена до пустынных стойбищ»,Если кто еще прячется от твоей десницы в дальний берег – так это до поры.Я – вослед тебе в битвенный лагерь, и меня прославят за песниО делах твоей кавалерии. Лишь бы судьбы меня оберегли.

2

Но ты спросишь, почему я все пишу и пишу про любовьИ в устах моих вот эта немужественная книга?Мне напели ее не Каллиопа и не Аполлон: Вдохновение мое – от красавицы.Если бегают по лире пальцы, белые, как слоновая кость, Мы любуемся этим делом —Как проворны эти пальцы. Если волосы сбились на лоб,Если выступает она в косском блеске и в пурпурных туфельках —Вот и тема; а если глаза ее в дремоте —Вот и новый предмет для сочинителя.Если, скинув рубашку, она забавляется со мною — Это стоит нескольких Илиад.И чего бы она ни говорила и ни делала, Мы сплетем бескрайние сплетни из ничего.Вот какой мне выпал жребий, и если быЯ и мог, Меценат, обрядить героя в латы, то не стал бы,И не стал бы звякать о титанах, ни об Оссе, вздыбленной на Олимп,Ни о гатях через Пелион,Ни о древнепочтенных Фивах, ни о славе Гомера над Пергамом,Ни о Ксерксе с двудонной державой, ни о Реме с царской его роднею,Ни о карфагенских достойнейших фигурах,Ни о копях в Уэльсе, и какая прибыль от них у Мара.Да, деянья Цезаря – это вещь… но лишь как фон,Обошелся же без них Каллимах,Без Тесея, без ада, без Ахилла, любимчика богов,И без Иксиона, без Менетиевых сыновей, без Арго и без гроба Юпитера и титанов.Вот я и не трепещу нутром на все эти Цезаревы «О!»И на голос флейты фригийских предков.Ветры – моряку, пахарю – волы,Воину – считать раны, а овцепасу – агнцев;Нам же в узкой кровати – не до битв:Каждому свое место и на каждый день свое дело.

3

Умереть от любви – благородно; прожить год без рогов на лбу – это честь.А она еще ругается на девиц легкого поведенияИ корит Гомера, что Елена ведет себя невоспитанно.

VI

Когда смерть смежит наши веки,Мы отправимся, голые до костей,На одном плоту, победитель и побежденный,Через Ахеронт – Марий и Югурта одним этапом.Цезарь строит план против Индии,По его указке потекут и Евфрат, и Тигр,На Тибете – римские полицейские,У парфян – наши статуи и римская религия;И общий плот через дымный Ахеронт, Марий и Югурта – вместе.На моих похоронах не быть свите с ларами и масками предков,Не взревет моя пустота из труб,Ни Атталова мне ложа, ни надушенных саванов —Маленькое шествие за маленьким человеком.Довольно, что я захвачу три книги, —Этот дар Персефоне чего-то стоит.Моя голая грудь в рубцах —Вы за нею, вы вскликнете мое имя, вы исправноПоцелуете меня в губы в последний раз Над сирийским ониксом, уже разбитым. «Ныне праздный прах, Прежде был он невольник страсти».Припишите к этой эпитафии: «Смерть, зачем ты пришла так поздно?»Вы поплачете о минувшем друге — Так уж водится:Кого нет, о том и заботаС той поры, как пропорот ИдалийскийАдонис и Киферея вопила, раскинув волосы на бегу, —Понапрасну, Кинфия, понапраснуЗвать теней: наши кости не щедры на слова.

VII

Как я счастлив, ночь, ослепительная ночь,И постель, блаженная от долгих услад,И болтовня при свете,И борьба, когда свет унесли,И раскинутая туника, и голые груди,А когда я задремал, она губкамиМне раскрыла веки и сказала: «Соня!»Объятья не столько ладов, сколько сплетений рук,Столько поцелуев, повисающих на губах, —«Не пускай Венеру вслепую: Взгляд – поводырь любви,Парис взял Елену нагою с Менелаева ложа,Голым был Эндимион, светлый искуситель Дианы», — Так, по крайней мере, говорят.Наши судьбы сплелись – так накормим глаза любовью,Ибо будет последний день и долгая ночь.Пускай же никакой День не сможет развязать божьи узы.Глуп, кто ставит край любовному безумию,Ибо раньше солнце на вороных конях Прянет в небо, ячмень родит пшеницу,Реки хлынут к истокам, рыбы станут Плавать по суху, Чем положится мера для любви.Наливайся, плод жизни, покуда так! С сухих венков осыпаются лепестки, из сухих стеблей плетут корзины — Так вдохнем же сегодня любовный вдох — завтра судьбы захлопнутся, и кончено.Ты целуешь без конца, а все мало.Не болеть мне о других – я по смерть — Кинфиин.Если быть таким ночам – то долго мне жить.Если быть им многим – то я сам бог: До поры до времени.