Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

Не так давно казалось невозмож- ным при жизни этой снова свет найти. Я был готов уже неосторожно покинуть все возможные пути. И вот, когда всего я отдален- ней был от даров сверкаю- щих Твоих – еще теплей, свет- лей и озаренней сошел ко мне, как радостный жених. Я солнца ждал со стороны за- хода, где луч последний в ра- нах изнемог, а свет внезап- ный, спавший больше года, зажег пожаром вспыхнувший восток.

55

15

Я – малое и слабое дитя: мне толь- ко три земных (не точных) года, и не тверда еще моя нога, хотя видна уже моя порода. Лишь только мы останемся вдвоем, меня учить ходить Ты начинаешь и обращаться с ра- дужным огнем. Потом со смехом ласково иг- раешь. И что еще мне знать теперь дано, о чем уже я больше не за- буду, так это то, что в тьме –

в огне, равно, Ты будешь сам всегда со мной и всюду.

56

16

Там, где остались наши дни и мысли, где наш язык, понят- ный только нам, мои пути дале- кие исчисли по диаграммам, чис- лам и кругам. В моем окне моей спокой- ной кельи еще застыл, наверно, летний час, когда в роскошном сладостном бездельи качала лодка медленная нас. Когда рамена белые нагие мы открывали солнечным лучам, и прикасались руки золотые к рас- крытым счастьем, трепетным глазам. Они так ярки были, эти лас- ки, что их теперь уже не заглу- шить. Среди людей, страстей и дикой пляски восторгов, равных преж- ним, не открыть. Теперь я редко вижу эти све- ты, туманом дымным города дышу, но, как тогда, я не ищу ответа, на жизнь свою отве- та не ищу. И знаю я: они еще вернутся в красе слепящей вящщей и в лучах. В огне палящем мне еще проснуться и обратиться, вспыхнув ярко, в прах.

К полудню 1921–1927

57

1

Набегавшись в своей просторной детской, забавной книги выслу- шав главу, он спит теперь с наив- ной миной детской, спит, гре- зящий во сне и наяву. Еще когда они с сестрой моли- лись, и свежая постель устало- стью звала, – из темноты гости- ной доносились рояля тихие и внятные слова. Теперь он спит, раскрывши ротик нежный; ничто его сер- дечка не смутит, а около – стоз- вучная мятежно – жизнь бесконеч- ная стремительно кипит.

58

2

Покорно мокнет лес. Ни вскри- ков, ни роптанья. Ночь барабанит дождиком в окно. Замолкли мыс- ли, чувства и желанья. И глухо, и темно. В постели тяжело вздыхает кто-то, слезы заглушая; там слышится: ох, маменька родная!.. Выходит маленький мохнатый домовой; он в печке спал и весь покрыт золой. Он заспанные глазки трет, сокрыв зевоту, и принимается лениво за «рабо- ту». Лампадку осмотрев, крадется вдоль стены и пробует все щел- ки, и бормочет – он с ветром говорит: «Пой песни, пой, смот- ри!»... Но ветер петь сегодня их не хочет. В углу дрожит паук и шепчут на плите, усами по- водя, большие тараканы. Хозяйство велико, а времена не те: стар домовой, и клонят снов дурманы. Стучится дождь в окно. В пос- тели тяжело вздыхает кто-то. Кто же там взды- хает? Подкрался домовой и смотрит на лицо и сам украдкой слезы ути- рает. Ах, тяжело быть добрым домовым! И бережно он сон в гла- за вдувает; внимательно глядит, мигая, недвижим, и так же бе- режно отходит и... зевает. Пора и отдохнуть. В духовку он глядит: залез в нее и долго там молчит – остаток щей и кашу доедает. Вылазит, на груди потоки жирных щей, их вытирает лапкою своей; поче- сываясь в печку залезает. В зо- ле, прижавшися к поющему коту, в мохнатую ныряет пустоту: сон подбирается, щекочет и лас- кает, и клонит голову... И вдруг... шалун!– пугает... и вновь плетет блестящую мечту.

59

3

Спит замок, пышными садами окружон, и шум морской тот на- вевает сон. На роге замка есть опочивальня. И первый луч, сквозь вечный гул морской, лишь только день, у окон спальни той. Но окна заперты, и окон мгла печальна. В той комнате – ребенок. Це- лый день – один, безвыходно, под мерный шаг дозора. Часы бегут, часов несносна лень. Когда он у окна,– он жадно смотрит; тень ложится на черты, и тяжесть в тайне взора. Он хмурится, ше- велятся уста; весь сгорбившись, схватился за решотки, чтоб лучше видеть сад и небеса, и мо- ре шумное, и в море парус лод- ки. Какая мысль тревожит тень ресниц?.. Но слабость терпкая его от окон гонит. В углу он слы- шит только говор птиц, следит за отблеском. Когда деревья склонит – вечер- ний шквал, и, в непокорстве злом, они встряхнут густыми голо- вами,– над личиком, разгоря- ченным сном, виденье матери склоняется часами... Укутала и нежно подняла. Сквозь дрему пер- вую доверчиво он жмется. Качая бережно, баюкает она; взмах- нувши крыльями, взвивается – несется. Путь преграждает вихрь, кипят внизу валы, в сле- пящем гневе брызжутся пен'oю. И крылья плавные дрожат немой борьбою. Редеет утро дня из-за скалы.

60

4

Ваш Бог утешит вас, спа- сет и охранит! Мой

бог меня в путях моих нас- тавит. В дупле березовом от бури об- раз скрыт; рука незримая под ним лампаду ставит. К березе той мы будем приходить то в солнечных лучах, то при лучах лампады. Мне вашу исповедь так радостно хранить; вы слу- шать лепет искренний так рады. Давно, когда неясно я мечтал, ребенок бледный – мальчик оди- нокий, во тьме ночной я чей-то взгляд встречал, спокойный взгляд, прозрачный и глубокий. Сквозь нервный сон я слышал тихий шаг, ладонь на лбу я чувствовал неясно. Он мне шептал, мой Друг, мой тайный Враг, и топот тот звучал для слуха властно... За- чем внимательно глядите мне в глаза? Он мне велел любить одну однажды. И я решал, лишь дунула гроза, три дня – без сна, без пищи, в муках жажды. Есть дерево в заброшенном саду; на дереве висит уже веревка. То преступив, я к дереву приду... И будет ночь, как сталь, звучна и ковка... Тех дней, когда пространством отделен – без ваших рук, без ва- шей кроткой боли, мой след еще дождем не засечен: он пробежал по вспаханному полю. И там, где дышет черной грудью лес, я видел камень вросшей в мох скрижали. Над ним мясистый ко- рень – как навес, и пальцы корня заповеди сжали. В молитве мыс- лей цифры я читал и поверял на серце человечьем. «Он» свой завет в тот вечер мне вручал – волнующей пугающею речью. И я в тоске священной клялся дню, луне прозрачной, сонцу зо- лотому, что я заветы вечно со- храню, пока смотрю еще в лицо земному... Но вслед за вечером в полях настала ночь; я вспом- нил ваши дорогие руки, и я не мог соблазна превозмочь сквозь даже стену временной разлуки. Откуда взять недостающих сил! как сочетать закон и пре- ступленье! Вот головою лес по- шевелил, в лицо дохнуло Чье-то приближенье –: «Я просыпаю в мраке семена. Мое возмездье – оплодотворенье. Часть бытия священная дана и твоему слу- чайному горенью. Оставь стези к грехам чужой жены, пока рас- плата над тобой не встала!..» Вонзившись вспышкой в тело тишины, грозящей плетки просвистело жало. С улыбкой пил мой исступлен- ный плач всю ночь и в росах но- вого рассвета. Днем я сквозь ужас видел: мой Палач глядел в меня, ища во мне ответа. Его глаза дарящей красоты, проз- рачные как небо, голубые роня- ли в душу влажные цветы, смо- чили медом шрамы кровяные. Вы, отдаленная пространства синевой, мои ночные пытки не прозрели? Весь день шестой не мучились тоской и в дали вече- ром с тревогой не смотрели? Измученный борьбой шестого дня, в тот вечер я сидел с дву- мя свечами. Вдруг вы – прозрач- ная, неплотскими стопами, с целящими страдания словами, вошли и сели тихо у огня. Вся – символ счастья: светлая березка, которая из наших душ растет! Мир остальной лежит бесцветный плоско. «Он» все равно – пусть позже – жизнь возьмет! Я к призраку подполз, не встав с колен. Разгадывал я ваши сны, печали; я вспоминал ваш долгий страшный плен, что делали и что вы мне сказали. И неж- ный взор, как – помните?– тогда: «Что это мы наделали, мальчик мой милый», печальные смятенные года мне показал с невыразимой силой. И плакал я (с кем мог и не могу), склоняя голову в нездешние ко- лена; сквозь дали видел я: по вашему лицу бегут то груст- ные, то вдумчивые тени... А потом – еле-еле дошол до постели. Встал здоровым – лег больным. Над постелей серафим: Богу молится: Богородица! заступи, спаси и помилуй своей силой.

61

5

Теперь утешен я дурманящим трудом, но прихожу к тебе, бе- резка золотая. Я радостен, когда с тобой вдвоем, свою мечту и ра- дость вспоминая. Пока я жив, тебя ли мне забыть! Твой стройный ствол дай обни- му рукою, дай мне во сне все утро говорить с твоей листвою.

62

6

Ты мне послала их, вечерние виденья. Они пришли, ступая в тишине. Не чувствуя ни страсти, ни волненья, закрыв глаза, ле- жал я на спине. Не свечке спорить с лунными лучами: сквозь рамы узкие легли лучи в ногах – стальными белы- ми и бледными рядами, и отблеск их в твоих святых глазах. Как откровенье, вспыхнувшее, Бога в молитвенном дымящемся кругу, молчаньем нежным ты сказала много, гораздо больше, чем вместить могу.

63

7

Нам поцелуй точил пьянящий сок, дарящий серцу новое волне- нье... И подошол вплотную жуткий срок обещанного прошлым от- кровенья: понесшее в сомнениях Меня дро- жащее напуганное тело, в кро- вавых красках тухнущего дня, в объятьях женских – душных, омертвело; И понужденный дрему обороть, уподобясь от человека сыну, там разорвал Я стонущую плоть, сам перегрыз тугую пуповину. Вдруг ослепленный сонцем голубым и оглушонный славой и движеньем, я подъят был пу- шинкой (над Земным) божествен- ным палящим дуновеньем.