Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

91

2

Покрыла плечи тучами луна и опустила скорбные ресницы. Из-за решетки узкого окна порхают сто- ны – призрачные птицы. Прильнув к решетке, тяжесть прутьев гнул, в бессильном гневе, борющем сознанье; я слышал крик, ударов плети гул и как помочь не знал – в негодованьи. Мой крик ответный пал на дно тюрьмы. Бессильно смел дождусь зари потемной; когда в тюрьму приходят сны из тьмы, – на них проникну – я – во двор тюремный. Солдата спящего перешагнув извне, за- мок взломав штыком его винтовки, ее найду в углу в предсмертном сне, и будут в мгле сердца от муки ковки... Мне ль обмануть словами пытки страх! И поклонясь ее слезам, страданьям, глухим часам, в предутренних потьмах от стражи скроюсь в гулких нишах зданья. Прокравшись

лестницей и стену мино- вав, лицо горящее я в мох сырой зарою и, до зари без стона пролежав, пойду услышать стон ее с зарею.

92

3

Заплетены два ивовые ложа. В виду по- лей, туманных синевой, мы отдохнем в тени березы лежа и будем слушать шум ее глухой. Бог с красным факелом пройдет спо- койно мимо, и факел искры бросит в глубь небес, и чаша неба, пламенем палима, прольет покой задумчивый на лес. Сны прозвучат прибоем дальним моря – – в них тайна Божия и Божия гроза, и далеко заплаканное горе уйдет от нас, закрыв полой глаза.

93

4

Как ни живите, как, живя, ни верьте – он близок – Миг: с ним не борись, не спорь. Она больна, она боится смерти, в толпе прощальных побледневших зорь. Мне говорит: «Пусть жить я не умею, я не хочу – мне рано умирать! Ты видишь, косы гибкие, как змеи: их жутко гладить, страшно заплетать. Глаза от слез еще не потухали, не вовсе губы высохли – взгляни! Меня любить еще не перес- тали, манить еще не уставали дни... «Моя рубашка к телу прилипает, и го- лове покоя ночью нет, и даже сон не отдых вызывает, но, целый день гнетущий память, бред. «Возьми меня в тенистый сад шумливый, на зыбкие открытые холмы... Ты помнишь день, наш первый день счастливый, в который там вдвоем сидели мы? Часов счастливых больше не нарушу. Мы спрячем дом в саду в листву, и будут возле яблоки и груши, соз- ревши, падать тяжко на траву. Крылечко до- ма я сама украшу: два молодых прозрачных деревца я посажу под дверь простую нашу, у самого открытого крыльца. Пускай сквозь них лучи к нам проникают на стол, на пол ложатся, на цветы; пускай весной в них птицы не смолкают, и расцветают липкие листы. Я буду шить и будешь ты работать, чтобы друг друга видеть каждый миг, чтобы в молчаньи мелкие заботы и радость их ты наконец постиг. «Сядь ближе, тут, скажи, ты помнишь, было: воздержанный от поцелуев час, я вечером как девочка шалила, и было так светло тогда для нас? Ты помнишь, я украдкой позвонила; ты дверь открыл и не нашел меня...Беспеч- ным смехом я тебя смутила, в свой прежний мир, такой родной, маня... «Да... А теперь я не встаю с постели; как будто ночи резвые одни, как в сказке страшной, вдруг окаменели. По серым окнам я считаю дни. Что! это – смерть?! Скажи... тебя не выдам... Я жить хочу! Для жизни... для людей. Верни мне жизнь своим веселым видом, улыбкою приветливой своей!..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что мне сказать? Слов мысли не находят. Она бледна, и смерть ее страшит. Не сами люди в эту жизнь приходят и сходят в мир, от глаз который скрыт. Как до сих пор все люди не привыкли, что ведь не вечны домики в садах (глядишь, уже от времени поникли и, покачнувшись, обрати- лись в прах); что в жизни нет и не бывало вещи, не знающей начала и конца; что ни один великий или вещий не избежал надгробного венца. Пора бы знать и вспоминать об этом не только за день, за день или миг, но приучить к вопросам и ответам свой робкий ум и дерз- кий свой язык...

–––––

Я убедился, нет такого слова. Есть близ- кое, небрежное: любить. Его бессилье мне уже не ново. Нельзя сказать – нельзя не говорить. Оно звучало мне как песня песней, как зов трубы, гремящий над землей. Что может быть прекрасней и чудесней минуты в жизни вспыхнувшей такой! Вся стройная, как белый ствол березы; вся тихая, как вечером листва,– над ней гремели медленные грозы; сжигали зори Божие слова. Она учила дух высоким взлетам и в поце- луях сдержанных своих, пугавших сердце, пила, точно соты, из тайников души моей живых. И дни мои горели и сгорали быстрей зем- ных – а эти ли тихи! Молитвы-песни в зорях на- кипали и претворялись в лучшие стихи... Вот белый призрак тихо дверь откроет, и скроет дверь ее простой наряд. Мрак неизвест- ный

образ ясный смоет и не вернет глазам моим назад. Я не застыну над ее постелью – уй- ду в туман слепых – пустых полей. Останется мне в память ожерелье, как жемчуг, серых-се- рых долгих дней. Пусть так – и все же шлема не одену, нав- стречу злу с прицела не взгляну и не дерзну спасти ее из плена – вернуть в темницу жиз- ни не дерзну. Затем, что здесь мы все бросаем сети, но счастья нам сетями не поймать, нас стерегут врага земного дети, и ускользает в волны благодать. А там... чт'o там, мы ничего не знаем. А земли тайные – их лона и стада мы дивной сказкой счастья окружаем и окружать мы будем их всегда. И в самом деле, если зерна света не утучняют села и поля,– причины нет еще не верить в это, что есть иная, лучшая земля. А если так и правда голубиный там льется свет, и нет ему оков,– чего желать еще моей любимой, как не блаженных этих берегов! Не так ли ей (кто скажет мне!) ответить? Нет, робких мыслей я не уроню. Мне надо их в молчаньи переметить и подарить неопытному дню. Она больна, и страх ее объемлет, и слов моих несвязных не поймет. Она в бреду и мне уже не внемлет: глаза блестят, пересыха- ет рот.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вся трепетная белыми лучами, глаза прозрачные, полусклоненный лик... Прекрасная! Над тихими полями к тво- им ногам ночной туман приник. Господь зажег зарей на небе тучи и синий мрак на дно озер пролил. Твой взяли след заоблачные кручи, пос- ледний луч твой плащ озолотил. С глазами черными, как черные брильянты, руками черными они тебя вели – могучие и хит- рые гиганты от радостной и ласковой земли. Дрожащее слабеющее тело стальные руки тесно оплели; стенанье камнем в пропасть по- летело за грохотом сорвавшейся земли..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как в первый день, в моем случайном храме и пустота, и свежесть, и покой. Твой образок горит в червонной раме, весь осве- тлен в тени стволов зарей. Сойди ко мне в блаженный вечер бденья, где б ни была, что б ни узнала там, пока полна моя душа моленья и тленью я еще не отдан сам. Улыбки мертвой с губ сними запоры, чтоб я на все угрозы долгих лет, невольные вопросы и укоры нашел в себе волнующий ответ. Пусть не прельщусь случайными путями, и там, с вершины жизненной моей, со сжаты- ми спокойными губами сойду я в мир безвест- ный для людей.

94

5

На олове небес сверкали письмена, за даль- ний лес спустилось солнце в тучи.. В его лучах, как в золоте, листва, и те лучи, как золото, горючи. Твоя нога ступила на поля. Рукой поспешной панцырь одеваю, ногой ищу поспешно стремена – Тебе навстречу смело выезжаю. Чеканится на небе каждый лист. Мое копье Твой нежный взор встречает. В траве густой источник свежий чист. Рука копье ненужное бросает. Ты, улыбаясь, панцырь снял с меня, со слад- кой речью рядом сел со мною и вдаль глядел, в ту даль мечтой маня, меня касаясь смуг- лою рукою.

95

6

Рукой дрожащею касаясь влажных стен, в слезах восторженных, в грозе святых созву- чий, к земле припал и не вставал с колен, и мысли яркие неслись, как в бурю тучи. Но Ты мой дух смятенный пожалел, Ты пощадил мой слабый робкий разум и вывел вон. Восток зарей светлел и вдруг сверкнул отточенным алмазом. И показал мне Книгу бытия: от Юга к Северу развернуты страницы; в глубь не- ба ветер вел их письмена, и прорезал их взлет далекой птицы. Сквозь грани неба яркие лучи за строч- кой строчку пламенем сжигали и, растопив печатей сюргучи, их тайный смысл в гла- за мои вжигали.

96

7

На полпути я посох отложил и в сумер- ках шепчу, склонясь, молитву: «Помилуй, Господи, и дай мне новых сил, благослови на подвиг и на битву. «Я – оглашенный. В мраке видел свет, в подвале душном ветер пил из щели. Но сколько надо сил, борьбы и лет, чтоб стены пали, пали и... истлели». И мне ответный голос Твой звучит: «Ты волю мне вручил, огнем сгорая. Вот Я даю копье тебе и щит и на борьбу тебя благословляю».