Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

14

Не так давно казалось невозможным при жиз- ни этой снова свет найти. Я был готов уже неосторожно покинуть все воз- можные пути. И вот, когда всего я отдаленней был от да- ров сверкающих Твоих – еще теплей, светлей и озаренней сошел ко мне, как радостный жених. Я солнца ждал со стороны захода, где луч последний в ранах изнемог, а свет внезапный, спавший больше года, зажег пожаром вспых- нувший восток. И понял я, что был как молодое, бесплодное до срока деревцо. В тот день условный солнце не- земное ко мне склонило доброе лицо. И я покрылся цветом белоснежным, и аромат на лепестках его. И подошел ко мне хозяин нежно, и неизбеж- но было торжество.

128

15

Я –

малое и слабое дитя: мне только три земных (не точных!) года, и не тверда еще моя нога, хотя видна уже моя порода. Лишь только мы останемся вдвоем, меня учить ходить Ты начинаешь и обращаться с радужным огнем. Потом со смехом ласково играешь. И что еще мне знать теперь дано, о чем уже я больше не забуду, так это то, что в тьме – в огне, равно, Ты будешь сам всегда со мной и всюду.

129

16

Там, где остались наши дни и мысли, где наш язык, понятный только нам, мои пути далекие ис- числи по диаграммам, числам и кругам. В моем окне моей спокойной кельи еще зас- тыл, наверно, летний час, когда в роскошном сла- достном бездельи качала лодка медленная нас; когда рамена белые нагие мы открывали сол- нечным лучам, и прикасались руки огневые к рас- крытым счастьем, трепетным глазам. Они так ярки были, эти ласки, что их те- перь ничем не заглушить. Среди людей, страстей и дикой пляски вос- торгов, равных прежним, не открыть. Теперь я редко вижу эти светы, тума- ном дымным города дышу, но, как тогда, я не ищу ответа, на жизнь свою ответа не ищу. И знаю я, они еще вернутся в красе сле- пящей вящщей и в лучах. В огне палящем мне еще проснуться и обратиться, вспыхнув ярко, в прах.

ТРАВА

130

1

Как бледная травинка под стеной, я врос в Твой мир, гремящий и большой. В луче, сжигающем плывущие травинки, однажды Ты склонился надо мной и улыбнулся мне, Твоей травинке. В тепле улыбки сладко я заснул. И в спящего дыханье Ты вдохнул – взволнован- ного слова вдохновенье. Крандаш мне в пальцы сонные вложил и сам рукою нежною водил, законы тайные чертя стихотворенья. Как взрослым – долг, деревьям – сбор плодов, с тех пор мне, бледному ребенку, жажда слов; и не по си- лам были эти муки. В движеньи ветра, беге об- лаков, во всем мне слышались ритмические звуки.

132

2

Спит замок, пышными садами окружон, и шум морской тот навевает сон. На роге замка есть опочивальня. И первый луч, сквозь вечный гул мор- ской, лишь только день, у окон спальни той. Но окна заперты, и окон мгла печальна. В той комнате – ребенок. Целый день – один, безвыходно, под мерный шаг дозора. Часы бегут, часов несносна лень. Когда он у окна, – он жадно смот- рит; тень ложится на черты, и тяжесть в тай- не взора. Он хмурится, шевелятся уста; весь сгор- бившись, схватился за решетки, чтоб лучше видеть сад и небеса, и море шумное, и в море – парус лод- ки. Какая мысль тревожит тень ресниц?.. Но слабость терпкая его от окон гонит. В углу он слышит только говор птиц, следит за отблес- ком. Когда деревья склонит – вечерний шквал, и, в непокорстве злом, они встряхнут густыми го- ловами,– над личиком, разгоряченным сном, Пос- ланец-смерть склоняется часами... Укутала и нежно подняла, сквозь дрему первую доверчиво он жмется, качая бережно, баюкает она; взмахнув- ши крыльями, взвивается. Несется. Путь прег- раждает вихрь, кипят внизу валы, в слепящем гневе брызжутся пен'oю. И крылья плавные дро- жат немой борьбою. Редеет утро дня из-за скалы.

133

3

Давно, когда неясно я мечтал, ребенок блед- ный – мальчик одинокий, во тьме ночной я чей- то взгляд встречал, спокойный взгляд, прозрачный и глубокий, сквозь нервный сон я слышал тихий шаг, ладонь на лбу я чувствовал неясно. Он мне шептал, мой Друг, мой тайный Враг, и шопот тот звучал для слуха властно. Зачем внимательно глядите мне в глаза? Он мне велел любить одну однажды. И я решал, лишь дунула гроза, три дня без сна, без пищи, в муках жажды: Есть дерево в заброшенном саду: на дереве висит уже веревка. То преступив, я к дереву приду... и будет ночь, как сталь, звуч- на и ковка!..

134

4

Ты

мне послала их, вечерние виденья. Они пришли, ступая в тишине. Не чувствуя ни стра- сти, ни волненья, закрыв глаза, лежал я на спине. Не свечке спорить с лунными лучами: сквозь рамы узкие легли лучи в ногах – сталь- ными белыми и бледными рядами, и отблеск их в твоих святых глазах. Как откровенье, вспыхнувшее, Бога в мо- литвенном дымящемся кругу, молчаньем нежным ты сказала много, гораздо больше, чем вмес- тить могу.

135

5

Кто-то ходит, кто-то плачет ночью. Моет руки в росах, моет, обрезая травами. Жалуется: «Никому больше не пришлось мое сердце, никого больше не видят мои глаза, никто больше не сожжет мое тело». «Травы! ваши цветы над землею с ветра- ми шепчутся, всем открыты, названные, извест- ные». «Не слыхали ль вы чего о Миле? Моей ясной, теп- лой, единственной?» Шепчутся травы, качаются; с другими лугами, с хлебами переговариваются, советуются Сосут молча землю, грозят пальцами небу прозрачному. Думают, перешоптываются, сговариваются, как сказать, как открыть истину, что давно могила выкопана, давно могила засыпана, осталось пространство малое, где доски прогнили – комочки земли осыпаются от ша- гов человеческих, от громов небесных. Ёкнуло что-то в земле и откликнулось. Прошумела трава. Веют крылья – ветры доносятся. С пустыря, через колючие кустарники, кличет мое сердце предчувствие в дали ночные – широкие. Глазом озера смотрит ночь, шевелит губами – лесами черными. В ее гортани страшное слово шеве- лится: Xha-a-ah-xha-с-с-смер-ерь – Ахнула ночь, покатилась. Око ночи в озеро-лужицу превратилось; пья- ные губы ночные – в лес. Очутился я под книгой небес, ее звездными страницами, где сосчитано истинное время, остановлена единственная жизнь. Весь пронизанный голубым светом, весь осы- панный звездным снегом, стою я и вижу чудо необычайное: разбегаются холмистые леса, раскрываются земные телеса, из могилы улыбается лицом – милое, знакомое – неподвижной, застывшей улыбкой.

136

6

Покорно мокнет лес. Ни вскриков, ни ропта- нья. Ночь барабанит дождиком в окно. Замолкли мыс- ли, чувства и желанья. И глухо, и темно. В постели тяжело вздыхает кто-то, слезы заглушая, и тишина стоит над ним немая. Выходит маленький мохнатый домовой. Он в печке спал и весь покрыт золой. Он зас- панные глазки трет, сокрыв зевоту, и прини- мается лениво за «работу». Лампадку осмотрев, крадется вдоль стены и пробует все щелки, и бормочет – он с ветром говорит: «Пой песни, пой, смотри!» но ветер петь сегодня их не хочет. В углу дрожит паук и шепчут на плите, усами поводя, большие тараканы. Хозяйство велико, а времена не те: стар домовой, и клонят снов дурманы. Стучится дождь в окно. В постели тяжело вздыхает кто-то. Кто же там вздыхает? Под- крался домовой и смотрит на лицо, и сам ук- радкой слезы утирает. Ах, тяжело быть добрым домовым! И бережно он сон в глаза вдувает; вниматель- но глядит, мигая, недвижим, и так же бе- режно отходит и... зевает. Пора и отдохнуть. В духовку он глядит; залез в нее и долго там мол- чит – остаток щей и каши доедает. Выходит, на груди потоки жирных щей, их утирает лапкою своей; почесываясь, в печку залезает. В золе, прижав- шися к поющему коту, в мохнатую ныряет пусто- ту. Сон приближается, щекочет и ласкает, и кло- нит голову... и вдруг!– шалун – пугает... и вновь плетет блестящую мечту.

137

7

Дай мне спокойствие, отняв чт'o я люблю; дай видеть радость солнца золотого; дай ве- рить мне, что дней не посрамлю: не совершу ни дерзкого, ни злого.

138

8

Ты знаешь, ночь, я иногда мечтаю: взять только палку – ветку из плетня и все идти, следа не оставляя и не считая тающего дня. Так проходить поля, деревни, реки; глядеть, как пашут, плачут и живут; и где-нибудь в тиши немой просеки найти случайный вре- менный приют. Среди берез, совместных с тон- ким кленом, спать и не знать людских прос- тых забот; спать и гадать по дальним перез- вонам, который ближе празднует приход. Я сделан так, что мне не надо дома, ни беспокойных радостей земных. В них доля сча- стья очень невесома, печали тленной слиш- ком много в них.