Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

118

5

Я шел к заре, а за спиной несмело (Я слы- шал шум неровный и глухой) за Мною кралось шаг за шагом тело, Меня хватало цепкою рукой. Я бил его; со свистом разрезала гудящий воз- дух жалящая плеть. Оно к ногам покорно подползало, с мольбой гнусаво продолжая петь. И вот, когда, дрожа в негодованьи, Я бросить ка- мень был в него готов,– нездешний свет привлек Мое вниманье и неземные звуки голосов. Лук неба-края вытянулся красный, с гуденьем стрелы в мой вонзались взгляд – и голос Мне звучал в сияньи властный. «Где брат твой младший, где твой младший брат?» И,

оглянувшись, Я увидел тело лежавшим навз- ничь; струйкой кровяной его лицо бесцветное чер- нело, повиснувшей из складки губ змеей. Тогда к нему внезапном бледном страхе, в мертвящем страхе Я к нему припал. Я разорвал крючки его рубахи – Я голову руками поднимал.

119

6

продолжение

Так Я сидел над телом без движенья, не вы- пускал из рук его руки. Над головою в бешеном стремленьи чертили небо звездные круги. Шар раскаленный солнца появлялся, мечась встречался с бледною луной... Листвою дуб высокий покрывался, и сыпал листьев дождик золотой. Снега ложились пухлой пеленою. В дождях вставали травы и цветы. А Я еще вперял глаза с тоскою в обостренные мертвые черты. Я грел его, Я грел своим дыханьем, вдыхая жизнь в полураскрытый рот. ...и вдруг прошло по жилам трепетанье, как ро- пот листьев, рябь вечерних вод. И миг настал: доверчиво и смело, как к ма- тери ребенок в полусне, ко Мне тянулось ожи- вая тело и улыбаясь изумленно Мне.

120

7

Откинув голову, ресницы опустив, да, золотые длинные ресницы, проникнуть Я стараюсь звезд прилив, пытаюсь вспомнить человечьи лица. Заботы их, желаний громкий спор и чт'o они зовут в тоске грехами, как тающий при- чудливый узор, проносится дрожа перед глазами. Волнений их поющая стрела, что называют «горе» или «слава» – не детская ли это все игра, бесцельная и шумная забава? Я забываю даже имена их увлечений в смене их столетий. Вы любите сидеть в саду, когда – играют возле маленькие дети? И Я порою чувствую ее – случайную и времен- ную радость смотреть на их борьбу и торжество и заблуждений горечь или сладость. И Я бы их ласкал еще рукой и гладил волосы, времен разрушив стены, когда бы сон блаженный золотой не приковал Мои в пространствах члены.

121

8

Наш путь в луне, сиянием обвитой; наш путь в полях, обрызганных дождем. Он – брат по духу бледный и не сытый; я – опаленный только что огнем. Я говорю, что видел я глазами, и голос мой становится чужим: я растворяюсь, таю над полями, внезапно Я совсем сливаюсь с ним. И под луной, в тиши полей бескрайной, все устремляясь вдаль или вперед, мне кажется,– наш раз- говор случайный он сам с собой задумчиво ведет.

122

9

Я опрокинут точно чаша меда; прозрач- ный мед с моих краев течет. Мед, сохранявшийся потомкам в род из рода, с моих краев течет в пространство мед. Блеск дней звенящих, плеск ночей беззвучных! О радость, радость! Нет границ и слов... Среди лугов сверкающих и тучных, среди беззвучных горних облаков.

123

10

Лишь

только ночь отбросила рукою со лба волос густую пелену,– Я слышу, голос мне звучит трубою и падает, вонзаясь в тишину: «Ты отдыхал в Моих объятьях нежных, из губ Моих ты пил сладчайший мед и прославлял Меня в стихах безбрежных, благословлял Меня из рода в род. «Так знай, что этот свет и озаренье, чему тебе названий не сыскать – «Лишь тусклое ночное отраженье, слежавшая- ся стертая печать. «В сравненьи с тем, что ты, в лучах сгорая, принять еще в восторге осужден – «все это – только копия плохая и проходящий мимолетный сон».

124

11

Как я могу бестрепетно глазами роскош- ный день – осенний день – встречать, когда мне да- же тьма дрожит огнями и от лучей мне некуда бежать! Я, так любивший и впивавший звуки, под музыку привыкший засыпать, я – не могу теперь без острой муки простые звуки даже различать. Аккорды легкие из комнаты далекой мне скрежетом и визгами звучат. И слышу я во сне в ночи глубокой: ревет труба и выстрелы гремят.

125

12

Передо Мной стоит вино открыто, обильный стол и щедрый стол накрыт. Мое же тело жалко и несыто под окнами на холоде стоит. Я звал его войти и отогреться, и при- коснуться к хлебу и вину; потом увел в покой переодеться, в свою постель отвел его ко сну. Но было телу мало ласки этой: оно просило в дуновеньи сна, чтобы к нему вошла в фату оде- той – или в парчу – покорная жена. Я был богат и властен той порою, но это было в силе не моей: мое богатство было не земное – из золотых сверкающих лучей. А на его сверканье и бряцанье, как им ни сыпь и как им ни звени,– нельзя купить продажное ласканье – нельзя построить дома для семьи. Я утешал свое больное тело, Я убеждал за- быть, не вспоминать. Пока луна в окне моем го- рела, Я телу песни начал напевать. И позабыло в ласках неустанных, заботливых настойчивых моих о снах своих причудливых и странных и заблужденьях суетно земных. Теперь в моем покое сон глубокий, сон синео- кий телом овладел. Задернул полог Я над ним высокий, и вздох спокойный с губ моих слетел.

126

13

Явился ангел мне во сне сегодня, с мечом горящим –, верно, Гавриил. Безликий, он принес слова Господни и в воздухе мне знаки он чертил –:

 

«Так жизнь себе ты представлял сокрыто: кольцом сомкнутым», слышались слова: «Но нынче будет мной тебе открыто, что жизнь земная ваша такова:

 

«Конец ее впадает в бесконечность... но можешь ли постичь ты цель его!..» Я повторял: «Я знаю, это – вечность. Но где на- чало этого всего?» Он протянул свой меч, огнем зажженный, и мне звучал слепительный ответ: «Начало – призрак, вами порожденный. Начала в вечном не было и нет».

127