Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

139

9

Впилися свечи в ночь дрожащим жалом, ожили в книге толпы ветхих слов. Зачем же я над книгой жестом вялым все не протру стекла моих очков? Зачем вокруг невидимо толпятся, кого свеча ужалить не вольна, с кем я хочу глухой борьбой сражаться, с кем борются святые письмена? Хранитель ангел, гнев, плененный ими, гнев против них же ты вооружи; руками твердыми, руками неземными в защиту меч горящий обнажи! Но ангелы стоят, сложили руки, и взгляды их склоненные бледней и не встречают полных злобной муки из тьмы горящих бешеных очей.

140

10

Во сне я видел храм многоколонный, гигант в

куреньях развалился в нем. Привлек меня рукою непреклонной, и были мы в безмолвии вдвоем. Он прижимал меня к груди широкой, пустой и жесткой, плоской, как доска. Впилась в объятьях грубо и жестоко в мой бок его костлявая рука. Я вырывался в охватившей дрожи. Тогда меня он начал щекотать. И я кричал: «Что делаешь ты, боже!» И мне сказали: «Это – благодать». Потом, в углу прижавшись, я глазами сле- дил за ним сквозь тканый круг свечей. Из губ его выпихивало пламя и вылетали искры из ушей.

141

11

Себя испытывать опасно и напрасно: чт'o пользы знать бессилие свое! Так пали верные в борьбе любви – несчастно. Так пали храбрые, переломив копье. Пока еще считает кто-то время моих безмолвных и напрасных дней, посею я души смир"eнной семя в слепое лоно плоское полей. Судьба моя, я знал, необычайна, что я как гром для душной тишины, но подошла ко мне простая тайна холодной жизни – силы прочтены. Вот где-то здесь на пустыре, заросшем травою сорной, липкой беленой, оставлю скоро тело недоросшим до первого свидания с Тобой.

142

12

Я видел сон волнующий и странный, и голос мне звучал из тишины: он обещал в черте вре- мен туманной, в толпе людей прекрасный взор жены. С тех пор, лишь встанет день златоволо- сый и станет росы в поле собирать, я ухожу украдкой на откосы по облакам о жданной погадать. И лишь распустит ночь густые косы, точь- в-точь как ночи прошлых долгих лет, снам задаю я странные вопросы: зачем жены обе- щанной все нет?

143

13

По твоему печальному завету спустился я в тоске молитвы с гор, чтобы искать любовь свою по свету – и я ищу внизу ее с тех пор. Мне видятся в туманной веренице – ла- дони девичьи и нежные глаза, мне слышатся весны – которой?– птицы, стра- ны какой-то первая гроза. Зачем в окне звезда сквозь сон мерцает? пылятся книги в полках на стене?– Зачем слова лучами звезд сияют, и книга книг, она раскрыта мне! Вот этот миг, преподанный от Бога, то- бой как семя в сердце заронен. Здесь разветвилась темная дорога, распутье скрылось дремлющих времен.

144

14

Звук облаков, когда они толпятся, сочатся звонким медленным дождем – мне от него ни спать, ни оторваться моим несчастным несравненным днем. Я слышу капель звучное паденье; я, как рас- тенье, влагу жадно пью; дробящееся в каплях отра- женье, как откровенье, на сердце коплю.

145

15

Над нами – небо, небо – под ногами; на грани их бездонный челн скользит. Два солнца смотрят яркими глазами, как облаками легкий челн повит. В том мире, сказочном, в который мы попа- ли, тень двойником дрожит в кругах весла. И мы летим в невидимые дали, как звонкая поющая пчела. Бьют крыльями дрожа вокруг стрекозы. Плывет кувшинки сорванный цветок. Ленивые медлительные позы твержу сквозь сон, как заданный урок. Сюда выходят ветру отдаваться, в воде плес- каться толпы белых жен, когда на дне жемчу- жины искрятся и звоном солнца город окружен. Когда же мы проплыли хороводы, в заре встре- чая месяца восход, зеленый остров, увенчавший во- ды, нам открывает светлый поворот. Там, обнаженные, обвившись виноградом, за облаком ползущим мы следим, в своих мечтах и снах безмолвных рядом, пока наш день разве- ется, как дым. И лишь когда толпясь плывут из дали навстречу лодки города дома,– что в глубине прочли и угадали –

рассказы наши слышит полутьма.

Письмо

146

16

Слова есть бледные и легкие, как пух; есть пышные, как яркий хвост павлина; есть тихие, как лапки старых мух... Среди последних зов далекий «сына». Благословенье «отчее» прими; да будет мир (не гордый мiр) с тобою, и выслушай в от- вет слова мои, которые я от тебя не скрою. Жизнь надо мною вертится, как шар: то уп- лывает, тает, замирает, то, как гроза, как вспыхнувший пожар, в великолепьи, в громе на- летает. И дни бегут, и вслед за ними – ночь; след попадает в след окаменевший, стремительных шагов не превозмочь; потух покой, недавно тихо певший. Учусь нырять, дыханье затаив, искать на дне хо- лодный жемчуг слова, когда ревет крушительный прилив и раздробить о борт волна готова. Под взмахом плетки я учусь сливать улыбку рта с улыбкою сердечной. И я уже умею помогать себе в борьбе с тоской и мукой вечной. А если свет приблизит вновь лицо, дарящий свет, слепительный, дрожащий, не разорвать ни- чем его кольцо: не защитит ни ночь, ни день гре- мящий. Но так же, если в правильном пути опишет круг и скроется в туманы,– его искать – искать и не найти, хоть обойти все веры и все страны. Ни колдовством, под свист змеиных жал, ни пылью книг зажегкших задыхаясь... Но вот что я из опыта узнал, то падая, то снова подымаясь: равно не надо ослепляться им, когда лицо не в меру опаляет; равно – тоской, губительной жи- вым, когда последний отблеск потухает. Но надо знать: все вертится вокруг – восхо- дит солнце, чтоб упасть за горы: течет вода, сомкнув шумливый круг; смыкаются и падают запоры... И каждый день, отметив сон ночной и отхо- дя потом ко сну другому, ты ум и тело вялое омой водой, подобной току ключевому, чтоб, осве- женный, ум не засыпал, не опускались руки без работы и вечно взор искать не уставал в туман- ной дали зорь последних соты.

147

17

Гроза с грозой не сходятся согласно: в доспехах звонких с огненным копьем, сшибаются... и все кру- гом безгласно, пока не грянет с туч на землю гром. Так борет день, что утро, тень ночную; что вечер, ночь стрелой пронзает день... Открой рукой историю земную, свои очки над книгою одень... И даже те невинные страни- цы, где пели музы, лютни и мечты, кричат о споре вечном, точно птицы, звенят, как в битве пули о щиты. Затем, что каждый пивший от истоков, где зарожденье творческих начал, по-свойму понял тай- ный плеск потоков, по-свойму тайну жизни разгадал. А всякий, кто сходил своей дорогой к истокам тем же, в ту же глубь и тьму, и видел так же, может быть, немного, лжецом опасным кажется ему. Вот почему так часто рифмы роем стучат, как пули меткие о щит, и ритм стихов, как шаг, сом- кнутым строем, как шаг солдат в открытый бой, зву- чит. Закрыв глаза, я тайных пил истоков, мне голос там звучал от горних гроз. Из тех глубин, от тайных тех потоков взор пораженный людям я принес. Кто запретит моим словам и мыслям? А враг уже меня безмолвно ждет... Ты, Кто пути, пути мои исчислил, Ты только мой сомкнуть сумеешь рот. Копье как жало в воздухе сверкает, на сбруе медь что солнца диск горит; конь подо мной испуганный играет, взрывает пыль ударами копыт.

148

18

Есть – это вечер с мудрыми глазами, с зажегкшею седою бородой, шумливыми – немыми деревами, чахоточной прозрачною зарей. В окне, как в зер- кале, цветут густые вишни; о чем-то в стекла шепчет ветерок. Есть – тихое вечернее затишье; мгновенье быстрое – его наземный срок. Но от него меня смятенье будит: шаги людей по звонкой мостовой, обрывки слов, звонки... и это будет, и непреклонен шаг его глухой. Из тьмы и мглы небытия слепого оно возникнет в гро- хоте на миг, чтобы сказать свое простое слово и умереть, как день прошедший сник. За днем и вечер стал пустым миражем. Где он сейчас, и, полно, был ли он? Луна стоит в окне моем на страже, во тьме роится жизнь вторая – сон.