Сочинения

Поплавский Борис Юлианович

«Я желаю но ты не жалеешь…»

Я желаю но ты не жалеешь Я коснею но ты весела Над рекою бесстыдно алеешь Как испорченный гиппопотам Хороши островов помидоры В них белёсый законченный сок А на окнах шикарные шторы И монокль с твое колесо Потому что лиловую реку Запрудил белозадый карась И строптивые человеку Рыбы многие все зараз Шить и жить и лечить как портной Лечит жесткие велосипеды Обходиться совсем без коров Погружаться в бесплатный смех Эдак будешь достоин розетки И лилового крокодила Наберешься всяких кастрюлек И откроешь свой магазин Там ты будешь как в скетингринге Где катаются звезды экрана Где летают лихие конфеты И танцует холеный

джаз-банд Потому что тебя не жалеют И она улыбается ночи На платформе в таинственной форме За шлагбаумом с улыбкой вола

«Запыленные снегом поля…»

Запыленные снегом поля Испещряются синими маками. В океане цветут тополя, И луна покрывается злаками. <Потому что явилась весна Разрушительная и страшная. И земля откликнулась жалостн'a: «Хорошо было в сне вчерашнем».>

* * *

Волны ходят по лестнице дней. Ветром полны подземные залы. Стало счастие льда холодней. А железо становится алым. Возникают вещей голоса, Перекличка камней — как солдаты. А немой человек соглядатай Только зависть и весь в волосах,

* * *

Паровозы читают стихи, Разлегшись на траве — на диване, А собаки в облачной ванне Вяло плавают, сняв сапоги. День весенний, что твой купорос Разъедает привычные вещи. И зеленою веткой пророс Человек сквозь пиджак толстоплечий.

* * *

И не будет сему убавленья, Избавленья бессмертью зимы, Потому что отходит от лени Ледокол, говоря: вот и мы. Поднимается он толстобрюхий На белёсый блистательный лед, И зима, разрываясь, как брюки. Тонет в море, как в рте бутерброд.

«На ярком солнце зажигаю спичку…»

На ярком солнце зажигаю спичку Гонясь за поездом нахлестываю бричку На свежем воздухе дурной табак курю Жестокий ум растерянно люблю Подписываюсь левою ногою Сморкаюсь через правое плечо Вожу с собою истину нагою Притрагиваюсь там где горячо И так живу кого не проклиная В кого не веря ни во что подчас И часто кажется что не моя иная Идет фигура с дыней на плечах И вот приходит в незнакомый дом И ласково с чужими так толкует И вот плывет в канаве кверху дном Иль на карнизе узком вот воркует Всем говорит совсем наоборот Но удивления не в силах обороть Торжественно выходит из ворот Выводится подчас за шиворот И целый день таскается с стихами Как грязный грешник с мелкими грехами

«Я равнодушно вышел и ушел…»

Я равнодушно вышел и ушел Мне было безразлично, я был новый Луна во сне садилась на горшок Не разнимая свой башлык слоновый. Разнообразный мир безумно пел И было что-то в голосе, в надрыве Чего чудак расслышать не успел Определить не захотел счастливый. На черном льду родился красный ландыш А кучеру казалось: это кровь Он уверял он пел не без таланта Показывая языка морковь С прекрасной рожи шествовали сны Они кривлялись пели соловьями Смеялись над угрозами весны Ругались непонятными словами О уезжайте, о зачем мозолить Осмысленные глазки северян Шикарным блеском золотой франзоли Зачем входить голодным в ресторан Зачем показывать фигуру, что пальцами Нам складывает ветер дальних мест. Зачем шуршать деньгой над подлецами Что более всего боятся звезд.

«Существующий мир поминутно подвластен печали…»

Существующий мир поминутно подвластен печали Отлетающий дым абсолютно весом и нечист Несомненно фальшивя в ночи голоса прозвучали И органом живым управляет мертвец-онанист Души мрака ко свету летят и сгорают Но счастливо живут и растут их пустые тела Ледовитую землю кусаясь скелеты орают А над книгой лениво заснули глупцы у стола Возвращение сна прерывает последний порядок Идиотски сияя и тая в своей наготе Рай поет отвратительно жалок и гадок Пританцовывать долу рабы охочи на кресте И над всеми владыча бубнит обаяние смерти Голубые глаза расточая на каменный мир Где в аду ледовитом полярные черти Созерцают бездумно танцующий в душах эфир Сон смертельный и сладостный раннего часа Фиолетовый звук на большой высоте И

смертельный позор неуместно призвавшего гласа Эти самые души и кажется вечно не те Абсолютно безвестный бесправный и новый Не печальный — не бывший в земле никогда Где скелет под пятой Немезиды слоновой Раздирает железной сохою года И лишь голос один зацветает на озере хора Лик один фиолетово в море звучит Дева ночи идет по дороге ночного позора Дева ночи взывает к рассвету но небо молчит Окруженное сотнею стен золоченых Миллионом хрустальных сияющих рек Где от века в святую лазурь заточенный Спит двойник очарованный царь человек

1927

«За углом в пустынном мюзик-холле…»

За углом в пустынном мюзик-холле На копеечку поставили revue Ангелы прогуливались в холле Пропивали молодость свою Кто-то в сердце барабан ударил И повисло небо на смычке На колени пал в променуаре Сутенер в лиловом сюртуке Соловьи в оркестре рокотали Снег огней танцовщиц засыпал Чьи-то совы в облаках кричали Кто-то черный в креслах засыпал Арлекины хлопали в ладоши Вызывали дьявола на бис Водолаз слепой одев калоши Утонул смеясь на дне кулис

«Я Шиллера читать задумал перед сном…»

В.К.

Я Шиллера читать задумал перед сном. Но ночь прошла; я не успел раздеться. Все та же ты на языке ином, Трагедия в садах Аранжуэца. Хоть Карлосу за столиком пустым Уж не дождаться королевы детства, И перейдя за Сенские мосты, Он не увидит лошадей для бегства. Хоть безразличнее к сыновьим слезам Отец наш, чем король Филипп Второй, Хоть мы казненному завидуем порой: Вставая в саване и с обостренным носом. Чтоб вновь, едва успев переодеться, В кофейне, разукрашенной стеклом, Играть на скудном языке родном Трагедию в садах Аранжуэца.

Dei Irai

Голубая модная Мадонна Надевает соболя и бусы, Покидает север баспардонный, Улетает на аэробусе. По оранжевой свинцовой туче Алюминиевый крест скользит. А влюбленный падает в падучей, На дорожке парке егозит. И поют сверкающие сферы, С контрабасами крестов винтов, Над смешным цилиндром Агасфера. Что танцует средь полярных льдов. Пролетает совершенный голубь. Гидроаэроплан святого духа, Над водой лузурною и голой, Как брачующаяся молодуха. Абсолютный, совершенный, ложный. Простирается воздушный путь. Освиставшего балет наложниц, Избежавшего чудес и пут. А внизу, где вывеска играла. Где гремел рояльный автомат, Рыцарь, тонкое подняв забрало, Пил у стойки изумрудный яд. И с гармоникой четырехрядкою, В сапогах, в манишке колесом, Пляшет дьявол, старый враг порядка, С отвращением землей несом. И насмешливо потупив взоры, На оранжевые сапоги, Стихотворные идут танцоры, Человеческие враги. И красавцы черти, на машинах, На шарах, кивая с высоты, Расточают молодым мужчинам Розовые, тихие цветы. А бесстрашный мир глядит назад И свистит, скользя и уплывая, По лиловому асфальту в ад, В преисподнюю шутя вливаясь.

«Гроза прошла, и небо стало розовым…»

Гроза прошла, и небо стало розовым, Таким, каким оно приснилось девочке. Там вышел вечер в платье абрикосовом Гулять с луной на голубой веревочке. А в маленьком саду цветы смеялись: «Весна прошла, как мы цветем давно». Но к ним уже ночные духи крались. Туберкулезный музыкант открыл окно. Он в даль смотрел с улыбкой Джиоконды, Где из-за леса глухо пели птицы. И черный арлекин по горизонту Мгновенно пробегал в лучах зарницы. Как сладко было слушать, как смеялась Звезда над миром, обнимая скрипку. Ночная туча тихо в небе кралась Ко спящим звездам — серебристым рыбкам. Вдруг хлопнуло стекло само собой, Огромные глаза зажглись над садом. И отдаленный хор принес прибой, Который пел за черным водопадом. И вновь открылось черное окно, И шелест счастья, снежный призрак вальса, Пропел в цветах, там наполняя ночь, Скелет играл, качался и смеялся. Листы склонялись, травы задыхались, Летела ночь. Дом засыпал в снегах. На полюсах огромные молчали Святые сфинксы с розами в зубах.