Солдаты
Шрифт:
шум.
* Б э т у т а -- румынский народный танец.
3
Ванину стоило немалых трудов разыскать ночью, да еще в незнакомом,
неизученном поселке дивизионную полевую почту. Но не было еще случая, чтобы
он не доводил своего плана до конца.
– - Как это ты нас нашел, Сеня?
– - обрадовалась Вера, с удивлением глядя
то на сверкающий
лучами фар.
– - Какой же был бы из меня разведчик?
– - снисходительно улыбнулся
Семен.-- Садись вот, прокачу, соскучился, честное слово.
– - Я сейчас, Сеня! Только начальника спрошу!
Вера скрылась за дверью и через минуту появилась снова, прямо с ходу
чмокнув Сеньку в запыленные губы.
– - Разрешил... Ну, куда же мы?
– - Садись, там видно будет...
Он усадил ее рядом с собой, включил скорость, дал газ, и машина в
минуту вырвалась из поселка.
– - Сеня, чья это?
– - спросила Вера, ежась и от ночной прохлады и от
легкой дрожи, вызванной близостью любимого.
– - Румынский генерал подарил!
– - гордо сказал Семен. И на всякий случай
спросил: -- Не веришь?
– - Верю, Сеня...-- сразу согласилась девушка, не сомневаясь, что он
соврал, но не желая именно в такой момент портить ему настроение.
Часа через два, присмиревшую и усталую, боявшуюся поднять глаза на
своего возлюбленного, Ванин, молчаливый и виноватый, доставил девушку на
почту, а сам поехал искать свое подразделение. Разведчиков он нашел
сравнительно быстро. На одном доме, тускло освещенном электрической
лампочкой, увидел большую, неуклюжую надпись углем:
ПИНЧУК ТУТОЧКИ
Толстая стрела, устремленная вниз, категорически подтверждала, что
Пинчук именно "туточки", а не где-нибудь еще.
Семен дал несколько протяжных, скрипуче-звонких гудков. Ему хотелось
обязательно вызвать кого-нибудь из хлопцев и поразить своим приобретением.
Ворота открыл Михаил Лачуга.
– - Где ты взял эту штуковину, Сенька?
– - спросил он, скаля в улыбке
большой щербатый рот.
– - Во-первых, я тебе не Сенька, а господин капитан,-- предупредил
Ванин, который, оказавшись среди своих ребят, снова впал в обычный свой
шутливо-беззаботный тон,-- а во-вторых, соответственно чину мне вручена
персональная машина!..
Лачуга захохотал. Засмеялся и Сенька:
– - Ну ладно. Давай дорогу.
Через минуту он уже рассказывал окружившим его разведчикам про свои
похождения, про то, как он "пленил" целый румынский корпус
генералом. Пыль ловко сдабривал великолепной, захватывающей небылицей, на
что был большой мастер. Аким под конец Сенькиного повествования не выдержал
и заметил:
– - У тебя, Семен, получается похлеще, чем у Кузьмы Крючкова.
– - Ну, ладно, ладно,-- проворчал Сенька.-- Ты, Аким, безнадежный
маловер. Кузьма Крючков врал, а я... Да вот спроси Шахаева.
В доме за маленьким круглым столиком трудились Пинчук и Шахаев. Петр
Тарасович уговорил-таки парторга написать письмецо секретарю райкома, чтобы
тот помог Юхиму в строительстве клуба. Лицо старшины было по-прежнему сильно
озабоченным. Нелегко, видимо, было ему управляться с двумя хозяйствами:
маленьким, но очень канительным хозяйством разведчиков и большим, не менее
канительным хозяйством колхоза.
Шахаев давно наблюдал за Петром Тарасовичем: тот хмурился, щипал усы,
кряхтел, на крупном лице его появились капельки пота. Очевидно, очередная
"директива" давалась ему трудно.
"Дорогой товарищ Пинчук! -- думал Шахаев, глядя, как хлопочет этот
неуемный и неутомимый человечище.-- Скоро, скоро вернешься ты к своему
любимому делу! Как же оно закипит в твоих сильных золотых руках!"
Деловую обстановку нарушил вошедший в комнату Ванин. Он был, что
называется, в форме. Плутоватое лицо сияло хитрой ухмылкой, а в выпуклых
глазах -- зеленый озорной блеск, и весь он имел гордую осанку.
– - Что, товарищ старшина, опять директиву строчите? Бедной вашей
Параске скоро их подшивать некуда будет, входящих номеров не хватит... Вот
бы селектор для вас установить на Кузьмичовой повозке. Надели бы наушники да
и слушали, что в вашем колгоспи робится. А так разве можно управлять --
одними директивами. Этак руководят только плохие начальники, для которых и
имя придумано подходящее: бюрократы...
– - Замолчи же ты!.. Зарядив, як пулемет!.. Ось я тоби покажу бюрократа!
– - загремел Пинчук, подымаясь из-за круглого стола. Лицо его и вправду не
предвещало ничего хорошего. Ванин решил, что разумнее всего будет поскорее
ретироваться.
Вслед за Сенькой вышел на улицу и Шахаев. Вышел, как ему думалось,
освежиться ночным воздухом, но уже в следующую минуту строго уличил себя:
"Ты же вышел увидеть ее, Наташу..."
Где-то в глубине двора раздался и тут же смолк ее голос. Парторг,
словно бы желая утихомирить свое сердце, крепко прижал руку к груди и быстро
прошел во двор, к тому месту, откуда доносилась румынская речь. Там вели