Солдаты
Шрифт:
беседу братья Бокулеи.
– - Кто вам сказал такое про русских? Вот уже от третьего солдата
слышу,-- говорил старший.-- Ты посмотри на меня,-- жив и, как видишь,
здоров. А я ведь провел среди них несколько лет. Русские -- не фашисты. Они
совсем другие люди, Димитру. Я не могу тебе объяснить всего, но ты сам
поймешь, когда побудешь среди них. Убивать они нас не станут. Это какая-то
сволочь наговорила про них такое. Мы еще найдем этого человека.
нашу армию от негодяев, Димитру. Армия должна служить народу. Про русских
говорить такое может только наш враг.
– - А вдруг правда, Георге?
– - с беспокойством спросил младший Бокулей.
– - Ты что же, родному брату не веришь?
– - Никому сейчас верить нельзя.
– - Глупый ты, Димитру. Ну, ладно, не веришь мне, но верь в советских
людей. Это -- особенный народ, они всегда -- за правду!..-- Георге Бокулей
говорил быстро и горячо.
Шахаев присел рядом и слушал, с трудом вникая в смысл беседы.
– - Может, нам домой уйти... Все же лучше будет,-- глухо сказал младший
брат.-- Мать, отец -- старые...
– - Можешь идти, я тебя не задерживаю. Но я останусь,-- резко ответил
Георге и, вдруг обернувшись к Шахаеву, сказал:
– - Вот мой брат Димитру все хнычет. Перед ним одна дорога -- домой. А
вы, русские, всегда бодрые.
Шахаев заговорил без обычной для него мягкой, ласковой улыбки:
– - Право, уж не такие мы бодрячки, Георге, как тебе показалось. Больно
и нам, иногда до слез больно. Но мы не из той породы людей, которые любят
хныкать.
На бревне, под ореховым деревом, листья которого сильно пахнут анисовым
яблоком, сидели Наташа и Аким. Наташа спросила:
– - Ты, наверное, сердишься на меня, Аким?
– - Откуда ты это взяла?
– - Не притворяйся, сердишься!
– - Но ведь ты сама мне все рассказала. Разве ты виновата, когда он...
– - Не надо, Аким, об этом,-- быстро прервала она его и поспешила
перевести разговор на другое: -- Ты очень много пишешь в свой блокнот в
последнее время. Зачем это?
– - Для нас обоих,-- сказал Аким серьезно.-- Когда мы будем с тобой жить
вместе...
– - А когда это будет?
– - перебила она.
– - После войны, конечно... И вот тогда я стану часто читать тебе свой
дневник.
– - Всегда? Это же надоест.
– - Нет, не всегда. Когда будем хныкать из-за какой-нибудь житейской
мелочи... Словом, если нас вдруг потянет к благополучьицу этакого мещанского
пошиба, к маленькому и слепому семейному счастьицу, не счастью, а именно
счастьицу,-- вот тогда-то я и открою свой дневник, чтобы наша хата
наполнилась грохотом сражений, боевыми кличами, предсмертными словами
погибших друзей, мы увидим их кровь, мужественные лица... и нам станет
стыдно. И, устыдившись, мы вновь будем видеть дальше и глубже...
– - Мечтатель ты мой!
– - Нам нельзя не мечтать, Наташа!
– - Понимаю,-- проговорила она тихо и немножко печально, чувствуя, что
он сказал именно то, что крепко жило и в ее сердце. Помолчав, она сказала
задумчиво: -- Мы слишком часто демонстрируем свое счастье, Аким. Особенно я.
И перед кем? Перед солдатами, которые пока что лишены его. Перед Шахаевым,
например... Нехорошо это.
Говоря так, Наташа ожидала, что Аким будет возражать ей, уговаривать,
убеждать и вообще постарается рассеять ее мысли, но вместо этого он с
обидной для нее поспешностью согласился:
– - Да, да, ты, пожалуй, права, Наташа. Лучше нам держаться подальше
друг от друга.-- Аким взял себя в руки и произнес последние слова твердо,
хотя ему было очень тяжело говорить их.
Испуганная, оскорбленная, Наташа ответила как можно спокойнее, даже
холодновато:
– - Так лучше, конечно.
– - Да.-- Аким в последний раз коснулся губами ее пушистых и влажных
ресниц, почувствовал, как они дрогнули от этого прикосновения.-- До
свиданья!
– - До свиданья,-- ответила она все так же холодновато. Но едва он
скрылся в темноте, разрыдалась.
Шахаев стоял на улице, возле дома, в котором расположились разведчики.
Он думал сейчас о братьях Бокулеях, с которыми только что беседовал.
– - Как все всколыхнулось! Потому, что мы пришли сюда!..-- задумчиво,
вслух проговорил Шахаев, запрокидывая на сложенные на затылке руки свою
большую белую голову.-- Столетие -- недвижимо. Подспудно разве... глубинные
течения. И вдруг... Сколько людей будет искать своих путей-дорог!.. Какая
еще жестокая классовая битва разгорится!..
От боярской усадьбы до него донеслись неясный гул чужой и нашей речи,
урчание автомобилей, конское ржание, цокот копыт. С неба катился на землю
ровный рокот ночных бомбардировщиков.
Шахаев не отрываясь глядел на одну звезду, которая показалась ему
какой-то особенной. Большая и яркая, она как бы трепетала на темном куполе
небес, излучаясь и струясь, бросая во все стороны свет более яркий, чем все
другие. Парторгу подумалось, что, может быть, это горит одна звезда