Солдаты
Шрифт:
что до завтрашней ночи, а век на этой плешине можем продержаться!
Очнулись немецкие пулеметы, разорвали с треском тишину.
– - Всполошились, дьяволы!
– - Жарковато вам тут было?
– - спросил Аким.
– - И не спрашивай. Такое, брат, было, аж кишки к сердцу в дверь
стучались, -- за всех ответил Семен и развалился в окопе, сладко позевывая.
Пинчук ушел наблюдать.
Стрельба прекратилась, стало тихо. Только вода
"Жить хотелось?.. Ишь ты! Чудак..."
У Ванина не выходили из головы эти слова...
Вот и сейчас, когда Аким ушел в родное село, Сенька вспомнил о них.
– - Так, говоришь, вернется, Петр, а?
– - А як же. Обязательно вернется.
– - Может, мы зря его отпустили?
– - Ничего не зря.
Солдаты замолчали. По степи с востока медленно подходила ночь. Шахаев
обдумывал что-то. Потом позвал разведчиков и объявил:
– - Сейчас отправимся. Надо проверить данные, полученные от партизан.
– - А как же...
Сенька не договорил. Он хотел сказать: "А как жe Аким?", но вовремя
сообразил, что об этом сейчас спрашивать не следует.
11
Старый Силантий все дни проводил в больших хлопотах. Ранним утром
отправлялся в поле и возвращался домой только поздним вечером. Радостно
взволнованный, садился за стол и, надев очки, записывал что-то на клочке
бумаги. В такие минуты бабка боялась его тревожить: старик был крут. Присев
рядышком и сложив на груди худенькие, с синими прожилками руки, тихая, она
задумчиво глядела, как мохнатые брови Силантия сходились над переносицей,
закрывая дужку очков, и ей до боли сердечной хотелось завести разговор о
сыне, который с первых дней войны ушел добровольцем на фронт и теперь
находится бог знает где. Но старуха боялась помешать мужу и, тяжело вздыхая,
молчала.
– - Шла б спать, старая, -- не отрываясь от бумаги, говорил Силантий.
И бабка покорно удалялась.
В день Первого мая дед никуда не пошел. До полудня сидел в хатенке. И
все-таки не вытерпел, вышел во двор. Решил покопаться в палисаднике. Воткнул
лопату в землю, да так и оставил ее, бессильно опустив седую голову на
черенок: "К чему копаю... для кого?" Старик тяжело, прерывисто вздохнул и
прислушался. С далекого шоссе до его слуха докатывался низкий, непрерывный
гул чужих моторов.
– - Все идут, идут, распроклятые!..
– - шептал он сухими губами.
Из палисадника ему хорошо была видна центральная часть деревни. Видел
он и площадь и здание сельского Совета, над которым когда-то приветливо и
привычно трeпeтал
против сельсовета, еще с утра стояла бы маленькая красная трибунка, с
которой произносились речи; мимо нее проходили бы колхозники и школьники...
Флаги, флаги; счастливые глазенята ребятишек... внучат... внучек... Где все
это?..
Старик печальным взглядом обвел заброшенное и помертвевшее здание, и
невыразимой болью впилась тоска в его старое сердце. А от шоссе все катился
и катился гул немецких моторов. Который день слышал Силантий этот противный
шум...
– - Что еще замышляет, мерзавец? Неужто опять в наступ пойдет? Мало ему,
окаянному, в Сталинграде шeю наломали!.. -- проговорил старик и горько
задумался: "Неужели и этим летом не встречать своих освободителей?"
Дед поднял взгляд на тоскующего черногуза -- подругу у аиста, наверное,
пристрелили немецкие автоматчики; глупая, она летела к шоссе, -- и вдруг
увидел маленький квадратный листочек, застрявший в сухих ветках гнезда.
"Листовка!" -- обожгла сердце радостная догадка. Дед попробовал достать ее
черенком лопаты, но не смог. Быстро принес со двора багор, которым в
половодье вылавливал бревна из реки. Осторожно зацепив листок крючком, он
потянул его к себе. Аист поднялся на свои тонкие длинные ноги, вытянул шею и
недоверчиво
покосил маленькую голову на Силантия.
Силантий прочел первые строчки, и руки его ослабли, задрожали, буквы
расплылись, и он уже ничего не мог прочесть дальше. Придя немного в себя,
дед поспешил в хату, все время беззвучно твердя:
– - Мать... слышишь, мать! Погляди, погляди, что я принес!.. Ты только
погляди!..
Он показал ей на листок, трепетавший в его жилистых руках.
Бабка испугалась и закрыла ему рот ладонью.
– - Бог с тобой, услыхать могут...
До ночи Силантий обошел с листовкой всех знакомых в селе, пробрался
даже в лес, к партизанам, а когда, страшно усталый и бесконечно счастливый,
возвращался обратно, родная лачуга показалась ему и светлее и уютнее, и
чувствовал он себя моложе лет на двадцать.
У калитки встретила старуха.
– - Ребята вернулись!..
– - сияя добрыми глазами, сообщила она.
Обрадованный, дед заковылял в хату.
– - А где ж те двое? -- вдруг встревожился он, заметив отсутствие
Уварова и Акима.
– - Аким скоро будет... -- ответил Шахаев.
– - А Уваров... -- Сержант
замолчал.
Дед понял и опустил седую, тяжелую свою голову. Потом вынул найденную