Солнце больше солнца
Шрифт:
Маркел Николаевич всё стоял в траншее на земляной ступени, до перебоев в сердце потрясаясь, что за книгу он сумел написать, да так, что сам оказался в ней.
Время исчезло. То ли он двигался, то ли нет.
Может быть, он уже сто лет как выбрался из окопа и топтался среди людей, вместе с ними глядя на ужасающе неземной гриб, который медленно уплывал к северо-востоку. Стоило отвернуться - представлялся сияющий исполинский лежащий горизонтально диск первых секунд после атомного взрыва.
Теперь на что ни глядел Неделяев, о чём бы
А тогда, когда вслед за массой танков, бронетранспортёров поднялись из ближайших к ядерному пеклу окопов тысячи гонимых мертвящим приказом людей, Маркел Николаевич двигал пальцами, ожидая ощутить в них карандаш, как будто сидел у себя в комнате над рукописью. Он был помешанным, пока Тютерев, которого не узнал, не сунул ему в руки бинокль:
– Глянь-ка!
Неделяев уронил очки с затемнёнными стёклами, сжал пальцами бинокль и смотрел, смотрел вперёд, туда, где слева направо тянулись линии траншей, выбросивших цепи фигурок, пропадавших теперь в дыму и пыли. Потом он что-то говорил, чему-то смеялся, глотал из фляжки воду и, наконец, увидел себя едущим в виллисе с Тютеревым и Игумновым - Егорыч вёз в лагерь. По дороге мучила жажда (фляжка была уже пуста), потом напал голод, и в палатке Маркел Николаевич долго и жадно ел. Затем упал на раскладушку, заснул как сознание потерял, но после полуночи пробудился и до рассвета не мог отвязаться от разящих своей ясностью подробностей того, что видел днём.
Когда проснулся Тютерев, то сказал, что надо поехать по местам вчерашнего боя. День хмурился. Надели клеёнчатые балахоны с капюшонами, и вскоре на своём виллисе очутились в местности, которая заменила ту, что была здесь до вчерашнего дня. Там, где густели кустарники, сейчас чернела масса странных никогда не виданных закорючек. Вместо зеленевших трав и асфальтированной дороги стлалось нечто вроде иссера-жёлтой слюды. На ней бросались в глаза трупы телят, овец, собак и разных мелких животных, некоторые - обезображенные до того, что не узнать, чьи это останки. Лежала на боку мёртвая лошадь с огромными пузырями на брюхе. Слева, справа, впереди, вблизи и вдали люди в костюмах химзащиты забрасывали тела животных в кузова грузовиков с откинутыми бортами. Большинство трупов коров, бычков и лошадей уже вывезли.
Виллис катил мимо обгоревших самолётов, автомобилей, танков и прочей техники, у одного танка снесло башню, другой был перевёрнут кверху гусеницами. Ближе к эпицентру техника оказывалась вогнанной в грунт, оплавленной, затем встречались лишь остовы техники, обгоревшие искорёженные скелеты машин и их обломки. Маркелу Николаевичу пришло в голову: "По особому заказу поджарка из земли с разнообразной начинкой".
Плотнее наплывал смрад, едущие надели противогазы, но дышать в них становилось всё мучительнее, и пришлось их снять.
Выехали на взгорье, откуда раньше открывался луг с белым бетонированным
Тютерев, заглядевшись на неё, проговорил:
– Бомба до земли не долетела, а воронка какая!
– Удар в землю взрывной волны, - авторитетно дополнил Игумнов.
Решили проехать мимо воронки; приподнимаясь на сиденьях, с любопытством заглядывали в неё. Вдали тянулась чернеющая полоса сожжённого леса, перед ней лежало пространство, покрытое чем-то вроде чёрных кочек.
– Горелые пеньки вглубь на километр, а там уж стволы стали сохраняться, - сказал Егорыч.
– А вон, глядите-ка, что такое?
– вдруг вырвалось у Тютерева.
Впереди немного слева возвышалось как бы странное мёртвое чудище с несколькими раскинутыми обугленными лапами, с обугленной головой, усаженной полудюжиной обгоревших рогов разной длины. Когда виллис подъехал к нему вплоть, стало понятно, что это огромный дуб, вырванный с корнями и всаженный вершиной в грунт.
Оба полковника, Неделяев, водитель, сидя в машине, дивились.
– Недалеко от площадки дубы росли, целая роща. Вот оттуда его и закинуло сюда, - сообразил Игумнов.
Маркел Николаевич, задрожав, подумал: "Тот самый дуб! Тот самый!"
86
– Съездим в Маховку, а потом в Елшанку. Самые ближние к эпицентру деревни, - сказал Тютерев.
От Маховки до эпицентра было четыре километра, от Елшанки до него - пять. Жителей деревень вывезли накануне испытаний.
Сейчас на месте Маховки чадило гарью пепелище: все избы, дворовые постройки развалило и сожгло. Невдалеке неровными рядами стояли армейские палатки, в них уже обосновались жители, которых привезли на грузовиках, много народа рылось в грудах головёшек, копалось в земле.
– Неужели тут не опасно? Вон какие-то овощи выкопали...
– с тревогой высказался Егорыч.
Тютерев хмыкнул, произнёс философски:
– Время покажет свои результаты.
Поехали в Елшанку всё так же без дороги, по спёкшемуся грунту.
Показались обугленные развалины изб, поодаль, как и в Маховке, - палатки, хлопотливые жители.
Здесь, в деревне, которая была ею до вчерашнего дня, осенью 1920 года следователь с двумя помощниками допрашивал Неделяева, допытываясь, зачем он отсёк голову застрелившемуся Кережкову.
Сидя в виллисе, Маркел Николаевич оглядывал выжженное серое пространство в отдалении от пепелища и палаток - где-то тут в степи, убитой вчера, был зарыт Андрей Кережков.
Тютерев велел Егорычу подъехать к палатке, около которой мужики разделывали зарезанную овцу.