Соловей мой, соловей
Шрифт:
Маша преодолела желание тоже пощупать и вылетела из аудитории, как пушечное ядро, обещая себе хорошенько подумать, прежде чем возвращаться.
У подъезда ее ждал Валентин. Маша настолько не ожидала его здесь увидеть, что даже и не узнала, прошла мимо, обернулась, только когда он ее окликнул.
Он был не в мундире училища, а в штатском сером пальто, без шапки, выглядел совершеннейшим мальчишкой, каким-то растрепанным, как будто только что закончил от кого-то убегать дворами.
– Я сначала отыскал твою кузину Веру, я здание Бестужевских
Он чуть покраснел, Маша улыбнулась, взяла его под руку, повела через улицу к скверу.
– Вера мне объяснила, как, и где, и во сколько тебя искать. Интересная ли была лекция?
Маша кивнула, внутренне содрогаясь.
– А мы сегодня три часа слушали про тонкости уголовного судопроизводства. Бррр. Что люди с людьми порою делают, да как потом выкручиваются - уму непостижимо. А потом была еще сдвоенная лекция по истории вероисповеданий. Хочешь яблоко?
Он достал из портфеля два яблока, красное и зеленое. Маша выбрала красное. Они сели на скамейку в сквере, захрустели. Яблоко оказалось очень сочным.
– Пойдем сейчас в синематограф?
– спросил Валентин, не глядя на неё.
– В "Эдиссоне" крутят "Эсмеральду", а в "Кристал-Паласе" - "Тысячу и одну ночь".
– Про Шехерезаду?
– Ага. Корней ходил с дамой своей, говорит, там очень много пляшут. Сидит мужик, обедает, тут к нему в дом заходит царица, они выходят на улицу и вместе начинают танцевать. Приходят служанки и тоже в пляс. Появляются разбойники и долго танцуют по пещере... Слушай, давай мы это не будем смотреть, забудь про "Кристал-Палас", пойдем на "Эсмеральду"?
Маша рассмеялась. Ей было с Валентином легко и весело, совсем наоборот, чем то, как она себя ощущала в присутствии... того, другого.
– Пойдем лучше в музей, - сказала она неожиданно для самой себя.
– Ты же сегодня слушал про историю вероисповеданий. Вот и посмотришь на древнеегипетские артефакты.
– Я хотел, - кивнул Валентин.
– Билетов на сегодня нет, все раскуплены.
– У меня пропуск есть , - сказала Маша.
Валентин очень обрадовался, размахивая руками, стал пересказывать ей кусочки лекции - про Книгу Мёртвых, про суд Осириса, про ужасную богиню Амму-Пожирательницу с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила.
– А кого она пожирала?
– спросила Маша участливо. Уж очень страшное рисовалось чудовище.
– Души тех, кому выносили обвинительный приговор на суде Осириса, - сказал Валентин и бросил огрызком в большую ворону, боком подбиравшуюся к их скамейке, как будто она тоже хотела послушать про египтян.
– Вот это я понимаю - жесткая и эффективная судебная система! Ни тюрем, ни каторги. И боги сыты... И овцы целы.
Слежавшийся, почерневший за зиму снег таял вокруг них так быстро, что слышалось журчание ручейков воды под сугробами. Звук был звонкий, радостный. Воробьи и синицы щебетали вокруг громко, возбужденно, как будто тоже были счастливы.
Ворона
В музее они почти сразу наткнулись на Веру - закусив губу от усердия, она перерисовывала в блокнот значки с папируса, растянутого под стеклом неподалеку от входа в зал.
Она им очень обрадовалась, поцеловала Машу, кивнула Валентину. Повела их по выставке, как заправский гид - как она успела за один день столько всего узнать? Валентин тоже многое запомнил из своей сегодняшней лекции, они с Верой переговаривались про тексты пирамид, и Око Уджат, и про семь оболочек человека, и про Первые врата Дома Озириса.
Маша их скоро и слушать перестала, отошла, ей хотелось самой всё рассмотреть, узнать, может быть даже - она огляделась украдкой - пощупать. Везде висели таблички "Руками не трогать" на трех языках. На Машу никто не смотрел, и она приложила руку к каменной ступне саркофага, застыла, пытаясь представить, как тысячелетия проходят под её пальцами. А открыв глаза, увидела, что напротив, у другой ноги каменной фигуры, стоит невысокий моложавый человек с мягким лицом и тонкими усиками и, склонив голову, рассматривает её, как будто это она - музейный экспонат.
Маша убрала руку от камня, но взгляда не опустила.
– Вы говорите по английски?
– спросил человек.
– Да, - ответила Маша, приготовившись к суровой отповеди.
– Нравится ли вам наша выставка?
– к Машиному удивлению, тон незнакомца был приветливым и учтивым, как будто она никаких правил не нарушила.
– Что вам показалось самым интересным?
– Мы только что пришли, - сказала Маша и заозиралась в поисках Веры и Валентина.
– Я еще не успела все посмотреть.
Ее взгляд упал на мумию в стеклянной витрине посреди зала, до этого скрытую толпой посетителей, и она вздрогнула от неожиданного чувства - любопытство со страхом, щедро замешанное на удивлении. Лучше всего мумию описывало Ленмихино выражение "сушёный покойник". Кожа мертвеца была темной, дублёной, плоть туго охватывала скелет, на сложенных на груди руках повязки были несняты, из-под них торчали истонченные пальцы. Маша, завороженная, шагнула ближе к витрине, подвинув плечом любезного англичанина. Краем внимания отметила, что от него пахнет популярным французским ароматом "Aeroplane Detaille", лимонно-мятным, терпковатым.
Мертвец был похож не на человека, а на деревянную статую, с нарушением пропорций грубо вырезанную из морёного дуба. Но, склонившись к лицу, Маша с дрожью рассмотрела ресницы на веках и желтоватые крупные зубы в прорези рта. Опустила взгляд ниже и ахнула - действительно, над грудью чуть мерцало серое облачко летума - невнятное с первого взгляда, нечеткое, но явное - как плавящийся воздух над камнями, нагретыми летним солнцем.
Англичанин все стоял рядом, не отходил.
– Кто он был?
– спросила Маша.