Соучастники
Шрифт:
– Ты жива? Все хорошо?
– Я… я… жива.
– Что это было? Словно… толчок.
– Посмотри! – Ты показала.
Мы на полной скорости влетели в черное шарообразное нечто. Позже нам сказали, что то была фашистская военная база, брошенная без присмотра после поражения фашизма в Италии.
9.
Вдвоем мы пошли к капитану. Пустили нас неохотно.
Он стоял у зеркала и завязывал галстук. На нас посмотрел с живым удовольствием.
– Вы пришли жениться? – осведомился он.
– Нет, –
– Странно.
– А нынче кто-то должен жениться? – поинтересовалась ты.
– Я был уверен, что женитесь вы.
– Нет, мы…
– Послушайте, – перебил я тебя, – вы знаете, что корабль тонет?
Он был очень удивлен. На мгновение мне показалось, что он меня не расслышал, но потом лицо его приняло сочувственное – но не то, что я хотел – выражение.
– Неужели? – иронично спросил он.
– Там страшная пробоина, – сказал я. – Посмотрите сами, если не верите.
– С чего бы ей быть, пробоине?
– Но мы столкнулись…
– Вам показалось.
В ошеломлении я замолчал. Честно признаюсь, я был готов услышать любую отговорку, любое восклицание страха или счастья. Но протестовать против ироничного «вам показалось» было бессмысленно.
– Я уверен… – с жалобой котенка залепетал я.
– А я уверен, что все хорошо. Я тут главный. А вы кто?
– Я пассажир, который хочет жить, – с новой яростью сказал я.
– Пожалуйста.
– Что – пожалуйста?
– Вы вольны жить. Я не запрещаю.
Снова болтовня зашла в тупик. Ты с тревогою переминалась с ноги на ногу.
– Но… если мы тонем… – тихо прошептала ты.
– Вы? Тонете? Я вам сочувствую. Я не тону. Закройте дверь.
Мы вышли. С новым выражением страха ты уткнулась в мое плечо. Впервые ты была столь слаба со мной – слаба по-иному, слаба со страстью к жизни. Задержавшись носом у твоей шеи, через шевеление твоей крови в венах, я понял, как в тебе встрепенулись сильные чувства, как ты хочешь остаться на этом свете – и как ты боишься из него уйти.
Мы побежали, настороженно выслушивая свои шаги. Возвратились к испугавшему нас месту. Наклонившись, можно было смотреть, как вплетается чернота в волокна нашего временного убежища там, в самом низу. Мокрая тьма струилась с быстротою крови.
– Марочка, я не хочу, – внезапно воскликнула ты. – Там холодно и страшно.
– Ничего не поделаешь.
Любимая жизнь твоя не сопротивлялась мне. Знаю, ты доверилась мне инстинктивно, как единственному живому человеку на этом корабле. Как никто, я понимал: ранее ты боялась ожидания жизни, а нынче боишься ожидания смерти. Как ранее ты в отчаянии себя спрашивала, долго ли тебе еще плыть, так и теперь ты страдала, размышляя, сколько ждать тебе осталось до конца.
– Если мы обречены… – шепотом сказала ты. – Лучше я брошусь сразу! Сейчас же!
– Нет-нет.
– Не могу больше ждать! Не могу! Если мы умрем, лучше умереть сразу!
– Я спасу тебя, Алиса, спасу.
– Как? Как?
– Не знаю. Не нужно здесь стоять. Ты замерзла.
– О, какая разница?
Я отвел тебя в твою каюту. Бессильно ты присела на одеяло.
– Одевайся, –
А я пошел спрашивать. В персонале смотрели на меня с презрительным изумлением; не знаю уж, из чего я черпал силы для бестолковых расспросов. Единодушно пришли к мнению, что я несколько спятил после «морской болезни» и неплохо бы выбросить меня на ближайшей остановке. Не встретив понимания, я решил стучаться к пассажирам, но мне не открывали – то ли заснули, то ли испугались моих отчаянных просьб. Только Валерия вышла ко мне. Она была в красной шелковой пижаме и с черной «сонной» маской на лбу.
– Вы пришли за моей музыкальной шкатулкой?
– За… какой музыкальной шкатулкой?
– Я так понимаю, вы заснуть не можете, – сказала Валерия. – А помните, я рассказывала, что моя шкатулка может усыпить любого.
– Неважно. Вы знаете, что мы тонем?
– Но мы не тонем, – уверенно сказала Валерия.
– Нет, тонем! – разозлился я из-за ее сопротивления.
– Так отчего капитан не скажет, что мы тонем?
– Не знаю! Он не верит, что мы тонем!
– Но, значит, мы и не тонем!
– Вы… хотите сойти на берег живой? – уже посадив голос, спросил я.
– Пожалуй.
– Так собирайтесь. Мы уплываем.
– В далекое странствие?
– Именно так.
10.
Ты ждала меня сидя. У ног стоял маленький чемодан с яркой наклейкой: «Бангкок, с пожеланиями долгого пути». Черные пышные рукава спустились с плеч, шея, из-за теней в каюте, казалась длиннее и тоньше. Словно живая трость, пришло мне в голову.
Я сел и обнял эти жаркие плечи.
– Поскорее бы, – прошептала ты.
– Мы вот-вот поплывем.
– Как?
– Не знаю… возьмем лодку. Ты умеешь плавать?
– Нет.
– Ничего. Я умею. Мы справимся, вот увидишь.
Черные твои волосы оказались днем. С облегчением я различил твой запах – запах счастливой солнечной жизни вне страшных стальных комнат.
– Я тебя люблю, Лисочка.
Затем я взял твой чемодан. Ты встала, надела шапочку, чтобы не замерзли уши.
Корабль словно опустел, погасли огни, мы остановились, брошенные в наступившей морской тишине. Исчезли чужие нам существа. На ощупь мы поднимались, руками искали стены, поручни, друг друга. Твое лицо то отступало от меня, то вновь являлось ослепительно красивым овалом нежности.
Мокрая тьма была уже близко. По палубе мы бежали, чувствуя, как скользкость накреняется, грозя нас с себя сбросить. Белая Валерия с «морским» кашлем нагнала нас, крикнула:
– Мы тонем, тонем!
Я промолчал.
– Там есть лодка, там! – Она схватила меня. – Нужно ее сбросить!
Ничейная лодка бездельно лежала в десятке метров от нас. Как ее хозяйка, Валерия взялась за нее раньше. Мы с тобой помогли ей, и как-то втроем мы смогли перебросить лодку. С грохотом она обрушилась во тьму. Близость черноты успокоила меня: значит, обвались мы в нее, мы не погибнем от одного соприкосновения.