Соучастники
Шрифт:
– Оставь чемодан, – сказал я тебе. – Он все равно утонет.
Не помню уж, кто из нас прыгнул первым.
Оглушающе ледяная тьма обняла меня всего. С жутким страхом я высвободил голову. Крича, ты боролась с захватившими тебя черными лапами. Я сумел обхватить тебя и вытолкнуть наружу.
Валерия успела забраться в лодку и высматривала нас.
– Вытаскивай ее, вытаскивай! – прохрипел я.
Без нашего участия нас уносило прочь, к неизвестным огням далеко-далеко. В обессиленном молчании мы переживали случившееся. Сейчас мне кажется: холод той ночи отнял часть меня, какая-то часть меня – истинно хорошая,
Я понял, что люблю тебя, не тогда, когда сказал: «Я тебя люблю, Лисочка». То были слова – не любовь, нет. Как поэт, я мечтал, чтобы слово мое ожило. И тут оно ожило. Сначала я сказал тебе – и это стало единственно возможной явью. Небо глядело на тебя мрачно, и я хотел заслонить тебя, хотел, чтобы оно не смотрело, не узнавало тебя. Я знал: оно смотрит, оно желает тебя.
Мы плыли очень долго. А спустя сутки наступило утро – и на горизонте мы рассмотрели рассыпавшееся сияние Риги.
11.
Два дня я отлеживался. Раза четыре у меня были сумрачные посетители, что спрашивали о корабле, о фашистской базе, о нашем столкновении. Потом они оставили меня. Я плотно завтракал, запивая несколькими бокалами вина, за ужином ел овсяную кашу с молоком и какао. Ночью я пил много кофе. Как машинально, я написал странное о тебе, но отбросил: даже для «Вымысла» то было ничтожно.
В первый вечер я послал тебе записку. Наивно я думал, что ты ответишь быстро: до твоего номера дойти можно было в четыре шага. Но ты проигнорировала мое письмо. Со злостью я подумал: «Ну и черт с тобой!» От твоего не-ответа мне захотелось поухаживать за Валерией; захотелось убежать в иное сильное чувство, и чтобы ты поняла, как потеряла меня. В наступившую ночь я почти ненавидел тебя. Позже спустился мягкий свет – и я заволновался. В девять часов я спросил о тебе:
– С Алисой Валентиновной все хорошо? Она завтракала?
– Она спит, – услышал я.
«Возможно, она уже спала, когда ей принесли записку, – решил я. – Она легла, ее не стали будить, просунули записку под дверь. Она проснется – и ответит».
Утро я пролежал, заучивая «Танечку» Маяковского. А в два часа ко мне постучалась Валерия и поинтересовалась, не соглашусь ли я составить ей компанию. Она хотела выпить чаю на террасе.
Валерию я нашел в кресле-качалке. Как неисправимый покоритель снегов, она закуталась в шали и шарфы, отчего вся стала красная. Пила она не чай, а ледяное молоко, которое должно было помочь от боли в горле.
– Хотите посмотреть, что мне привезли от Арлена? – с улыбкою спросила она.
– От кого?
– От Арлена, моего жениха.
Из неизвестной глубины шарфов она извлекла маленькую белую шкатулку.
– Вместо утонувшей музыкальной? – спросил я.
– Нет. Откройте.
Шкатулка была легкой, как бы невесомой. Я открыл ее. В лицо мне брызнуло сине-голубое, бежевое, пурпурное, тропически-зеленое. Невольно я заслонился от скорости этих оттенков. Валерия рассмеялась и, пока я успокаивался, отняла шкатулку. С брезгливостью я дернул левою рукой: на ней пошевелились чьи-то лапки.
– Ну, не бойтесь их, – со смехом воскликнула Валерия. – Они совершенно ручные. Они вас не укусят.
Четыре крупные бабочки расселись
– Они меня слушаются, не бойтесь, – сказала Валерия.
– Это жених вам прислал бабочек?
– Ну, как сложно до вас, Марк Анатольевич, доходит. В который раз говорю: это бабочки Арлена. Он их выращивает.
– Что, сам?
– Да. У него маленькая ферма. Он очень любит их. Узнал из газет, что я плыла на «Титане Рона». Решил меня утешить.
– Я думал, бабочек, если и растят, то не для утешения.
– Напрасно, – ответила Валерия. – Они – как маленькие дети. Все понимают. Жаль, говорить не умеют. Вот, сейчас покажу, как их кормить. О них нужно заботиться, иначе они погибнут.
С ленивым любопытством я смотрел, как Валерия готовит раствор с сахаром и медом. Жестом она подозвала своих питомцев. В минуту четыре хоботка опустошили блюдце. Потом, чтобы бабочки не замерзли, Валерия заманила их в шкатулку.
– А зачем растят, если не для иголки? – спросил я.
– Вы не знаете старую немецкую легенду о бабочках?.. Давным-давно, в забытом княжестве, жил один рыцарь. Он собирался в путь, сражаться за своего князя. Когда он уже сел на своего гнедого жеребца, к нему выбежала его невеста. В руках она несла разрисованный ларец. Она сказала: «В нем – мои бабочки, пусть они напоминают тебе о моей любви. И пусть они погибнут, если ты погибнешь. Считай, что они – это мое сердце». Рыцарь бережно хранил бабочек. Как известно, если их воспитывать, правильно кормить, они могут прожить и шестьдесят лет. Ночью он отпускал их полетать, а утром они неизменно возвращались. Во многих битвах он побывал. Неизвестно, победил он или проиграл, но возвратился в родные земли семь лет спустя. Бабочки были живы, ведь он так заботился о них. И вот он возвратился. Но, не успел он слезть с коня, как ему сообщили о смерти невесты. Она умерла сутками ранее. Он попросил пустить его к ней. Встав у ее изголовья, он выпустил на волю ее бабочек. Они опустились на грудь умершей – и внезапно она задышала, ее лицо порозовело, и она открыла глаза и узнала своего любимого. Верность любви спасла ее от смерти и забвения.
– Как красиво! – согласился я.
– Вам нравится? Это известная история. Бабочек растят, чтобы потом дарить их. Влюбленные дарят их друг другу в доказательство своей любви. Считается, что, пока живы их бабочки, их чувства не угаснут.
12.
Валерия допила молоко, и мы перешли в большую гостиную.
За стеклянными стенами распускались сумерки. С удовлетворением я глядел на снежную голову Валерии и не понимал, отчего не полюбил ее.
– У вас, Марк Анатольевич, деньги есть? – буднично спросила она.
– Ну как?.. Есть.
– Долго собираетесь путешествовать?
– Думаю, месяц или полтора, – ответил я. – Это мое первое в жизни путешествие.
– Вам повезло не погибнуть. Утонули бы на «Титане Рона»… Вы меня спасли, можно сказать.
Я промолчал. В молчании я жалел себя от того, что не могу искренне ее хотеть.
– Вы в Москве живете?
– Да, – ответил я.
– На Конюшенном?
– Нет. А что?