Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

‹1965›

СТРИГУНОК

Он родился как раз весной, Той благодатною порою, Когда холмы — в траве густой, И небо брызжет синевою. И рядом — мать, добра, нежна. Спал на джайлоо он блаженно. Во сне зеленая луна Над ним всходила неизменно. Мать отойдет недалеко, И он уже скорее к маме, Взахлеб густое молоко Сосет капризными губами. Опять весне приходит срок. Серпок луны подвешен, тонок. Стоит уныло стригунок — Тот прошлогодний жеребенок. Ну, как

же все ему понять? Он запах матери вдыхает. Припасть бы к вымени, но мать Его без жалости лягает. «Лишь я твой баловень один, Дай молока мне всласть напиться!» — Капризничает новый сын, Толкаясь в брюхо кобылицы. Травы не видя возле ног. Понурив шею виновато, Припоминает стригунок, Как жеребенком был когда-то.

‹1967›

ДАМБА ЖАЛСАРАЕВ^{142}

(Род. в 1925 г.)

С бурятского

* * *

Все не так, на твой взгляд. Ты все время ворчишь: Вешний ветер тебе — будто стужи дыханье, Смелый сокол парит — недовольно бурчишь, Жаворонок звенит — снова слышно ворчанье. Небо хмурое — вновь раздражаешься ты. Не оно ли должно быть по нраву тебе бы? Ты грозу проклинаешь до хрипоты, Но не рад ты и солнцу средь ясного неба. Ты о горе трубишь со спокойной душой, Но и счастье всегда ты встречаешь бесстрастно. Что же нужно тебе?… Ну, а нам хорошо Нашу землю суровую делать прекрасной! Так плетешься ты в жизни, брюзга-нелюдим. Наши светлые дни видишь в сумрачном свете. Это ты виноват, если мнится иным, Что еще много темного есть на планете.

* * *

Планеты все, знакомиться нам время — Соседи мы по солнечной системе. Моя страна — от имени Земли — Готовит к вам ракеты-корабли. Не бог, а наш народ, подобно богу, Протянет руку дружбы вам — дорогу. Не я — так сын дойдет до тех высот, До вас пшеницу в зернах довезет. Мы вас снабдим всем дорогим и лучшим И даже наши песни петь научим. Планеты все, знакомиться нам время — Соседи мы по солнечной системе, И на Земле мы — за добрососедство. Мы обещаем вам — найдутся средства Мир оградить — от имени Земли И в гости к вам готовить корабли.

МИХАИЛ КВЛИВИДЗЕ^{143}

(Род. в 1925 г.)

С грузинского

РОДИНЕ

Ярмо не из легких — доброе имя, Надеюсь, я мужественно тянул. Горжусь я порой плечами своими: Их камень усталости не согнул. Я слабость минутную наземь бросал, Лишь правду и мужество в песнях любя. И вот мне открылось: о чем ни писал, Все песни — во имя тебя!

НАУЧИ МЕНЯ, ВЕК…

А ведь что-то вершится без моего участья: кто-то рождается, настигает кого-то смерть, грохочут праздники, тихо вползают несчастья, ливни и засуха, оцепененье и смерч, раковины на дне океанском мерцанье, тонкое пение спутника с высоты… Где-то тянутся двое друг к другу сердцами, благоухают в лугах на рассвете цветы… От улыбки — до ярости, от рассвета — до ночи, от хребтов голубых — до бездонного дна своего мир бескрайний раскинулся. Он поет и грохочет. Как бы мне охватить целиком, безраздельно,

его? Как осмыслить все это, связать эти пестрые части? Научи меня, век, и своим озареньем коснись… В мире что-то вершится без моего участья. Вот поди ж ты не мучайся, вот попробуй-ка тут отмахнись!

* * *

Мысль странная преследует меня: печалюсь я о мне не данной жизни. Не потому, что на свою ропщу или судьбою был бы недоволен. Жизнь изменить свою имеешь право: заняться новым делом, переехать куда-нибудь, жениться, развестись иль докторскую степень получить. Все это можно… Но, скажите, как мне быть, когда заманчивого столько и выбор так прекрасен и богат, а выбирать возможно лишь одно — один лишь путь, одну судьбу на свете — «ту», а не «эту», что уже другому досталась и навек принадлежит, а для тебя она покрыта тайной… За судьбами слежу я жадным взором, печалюсь я о мне не данной жизни.

МОНОЛОГ БАРАТАШВИЛИ

Собираюсь жить! Очи видят свет, Сила есть, и ум не теряет нить… Сколько уже лет, сколько долгих лет Собираюсь жить, собираюсь жить! Собираюсь жить! Сборам нет конца. Собираюсь все и не соберусь. Тают в кулаке, вроде леденца, Сладость детских дней, молодости вкус. Так и не успел радости вкусить, Краткий мой апрель, маем ты не стал. Я существовал, но не начал жить, И под небом я места не сыскал… Господи, скажи — до каких мне пор… Кажется, уже старость у дверей… И бегут за мной с воем волчьих свор Тысячи надежд юности моей. И опять я жду, и опять готов… Не пора ли жар в сердце потушить… Жизнь идет к концу! Страшен счет годов! Вопреки всему — собираюсь жить!

МОРЕ

Я море люблю на безлюдье, когда ни единой частицы души любопытным не отдает, и не по-актерски оно широко и пустынно шумит в средоточье своих одиноких забот. Как не удивляться его тяжкомысленным взгорьям, когда мне ясна их непостоянная суть? Как радуюсь я, что своим ликованьем и горем и не помышляет оно перед нами блеснуть.

* * *

Друг на друга гневно наползали Брови гор — и треснул небосклон, И в долине, как в двусветном зале, Свет широкий вспыхнул с двух сторон. В чашах облаков перекипело Молодое мутное вино, Рог луны заполнив до предела, На долину хлынуло оно. Стопудовый мрак взвалив на спину, Ночь брела, шатаясь, как в бреду, И об Алазанскую долину Тяжело споткнулась на ходу.

ПОЭЗИЯ

Вы занимались рыболовством? Здесь нет секретов ни на грош: Закинешь удочку под мостом, — Сидишь, надеешься и ждешь… Вот так и наше стихотворство, — И в нем секретов не найдешь: Достал перо, о стол оперся, — Сидишь, надеешься, и ждешь…

* * *

Человек — это след, Это мысль и творенье, Память или предмет, Или даже… забвенье. Так, бывает, горит, Так он сердце расплавит, Что — как метеорит — Ничего не оставит.