Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

‹1954›

* * *

Я от земли неотделим, — Пахал отец мой эту землю. Я силу от нее приемлю Поющим существом своим. Я рос в родимой стороне, Как в поле колосок зернистый, Могучий телом, духом чистый, — Ведь кровь земли моей во мне. Мое зерно — слова мои. Коль их возьмут на сев весенний, То ждут меня и воскресенье, И света вешние ручьи, И урожайной славы час. Но не хотел бы лучшей доли, Когда бы их на хлеб смололи Народу моему хоть раз.

‹1956›

* * *

Поэзия,

назначено тебе Ответить сердца слабого мольбе, Подругой в трудной сделаться судьбе, Оружьем, побеждающим в борьбе. Отдать народу правду слов своих, Свет новых дней провидеть, славить их, Быть вдохновеньем в битвах трудовых, Хранить любовь и ненависть живых, А мертвых славу сквозь века нести. Ты ж в лавке, вижу, вся в пыли… Хотел к тебе я подойти И поклониться до земли. Но присмотрелся ближе я — Это не ты, лишь тень твоя!

‹1957›

* * *

Люблю я жизни быстрину, Что так стремительна, бурлива, И я не прячусь в глушь залива, Где сор и пена, ил по дну. На быстрине так трудно плавать — Волна бросает, сносит, рвет. Кто прозябает, не живет, Пускай глухую ищет заводь! Там на гнилом и вязком дне Жабье от страха замирает, А быстрина плоты качает, Форель играет в быстрине. Затем с годами мускул туже, Затем поет душа моя, Чтоб там, где побыстрей струя, Мне плыть, а не валяться в луже. Я славой век не обольщусь, И гниль мещанского болотца — Клянусь! — вовеки не коснется Моих светлейших, чистых чувств!

‹1960›

РАЗГОВОР С КАМЕНЯРОМ

Он в трещину глухой скалы гранитной Воткнул березовый засохший прутик И наказал до тех пор поливать, Пока не вырвется росток зеленый И не ухватится когтями почек За утреннее солнце деревцо… И, словно крошка соляного камня, Вода блестела у подножья кручи; Я посмотрел, и показалось мне: Слизать ту воду сможет и косуля. Да разве этот родничок способен На голых скалах возродить леса? Он угадал тотчас мои сомненья, Спросил меня, что вижу я в кринице. И я сказал, что вижу неба синь. Он улыбнулся мне: «Какого неба?» «Того, что здесь, над нами», — я ответил. «Нет, — крикнул он, — мы видим здесь надир! Не дар дождя — в гранитном блюдце влага, Здесь — посмотри! — земля насквозь пробита, Воды тут хватит целый мир залить! Тот родничок — поэта вдохновенье. За то, что ничего в нем не увидел, Ты в жилы камня кровь свою вольешь, И никогда об этом не узнают. Ведь не расскажет дерево немое, Чем век его питала глубь земли. Вот так и стих. Никто тебя не спросит, Из радужного света вдохновенья Или из тьмы твоей он крови рос!»

‹1966›

* * *

Сквозь униженья дым она прошла, Отвергла стыд по приказанью сердца, И мне любовь так нежно принесла, Как мать приносит своего младенца. Но на руки не взял я малыша — Меня пугала одержимость эта. Сверкнула совесть острием ножа — Зачем я у нее просил совета? Я зарыдать от радости не мог, Не смел сказать, что долга не нарушу. И слово «нет» вонзил я, как клинок, По рукоять в безропотную душу. Я знал, что сердце не простит мне зла, А разум будет защищаться громко. Она ушла и скорбно унесла Свою любовь, как мертвого ребенка. Я не кричал: «Любимая, вернись!», Я не молил, чтоб чудо победило. Мне к горлу правда прыгнула, как рысь, И в озлобленье за неправду мстила.

‹1966›

* * *

Летят

по полю белы кони — Ветров январских табуны. Мороз привстал на подоконник И на стекле рисует сны. Не сном ли стало то оконце С деревьями чужих сторон, Где в темя бьет жестоко солнце, Где не бывал вовеки он?

‹1966›

* * *

Снег летит, как день, как век… В поле — след, над ним — метели. Шел сквозь вьюгу человек, Пробивался к дальней цели. И прошел, а снег метет, — Тонут в нем следы людские… Оставляет след лишь тот, Вслед за кем идут другие.

‹1966›

* * *

Зима, словно античный храм, Легла руиной перед нами. Открыты водам и ветрам, Столбов и стен крошатся камни. Разрушен мраморный порог, Прозрачны плиты льдин, как сети. И постепенно тает бог, Которого лепили дети.

‹1967›

* * *

Заходит солнце в золотых лесах. Пылают смолы на стволах, как маки, И, как ручей весенний в буераке, Сверкает кромка тучи в небесах. День подает мне огненные знаки, Но ночь, как взрыв, клубится на горах, И кажется, что взор твой только прах, Бесследно исчезающий во мраке. Нет, сохранят и звезды и цветы След твоего пылающего взгляда, Коль он омыт слезами доброты. Но, если жжет не пламень звездопада, А ненависть и злобная досада Твой дух, — страшись грядущей темноты!

‹1967›

АГНЕССА РОШКА^{157}

(Род. в 1929 г.)

С молдавского

ГОРНЫЙ КАМЕНЬ

Я камень, Я сдвинут лавиной, Я в реку обрушился вниз, Приняв на гранитную спину Мильоны светящихся брызг. Рожденный утробою горной, Водой ледников отбелен, Для берега стал я опорой И сторожем С давних времен. Я корни столетнего кедра Тугими узлами скрутил И ствол его бронзовый щедро Тяжелою силой Налил. Ко мне, Оторочена солнцем, Тропинка, Умывшись росой, По мшистым пригоркам, По склонцам Вбежала девчонкой босой. Недаром, шершавый и крепкий, Я взял над грозой перевес, — Разбил в искрометные щепки Бушующий молнией лес. Я камень, Тружусь я упорно, Отесанный верной рукой, И стали пшеничные зерна Летящей по ветру мукой. И воду прошел, и огонь я, Чтоб стать и сильней И добрей. Есть в хлебе На женской ладони Частица работы моей. Военные дни отшумели, И утром, Седым от росы, Я внемлю пастушьей свирели И посвисту мирной косы. Я камень, Надежный и вечный, В горах пролежал я века. Я первой стрелы наконечник, Нацеленной В сердце врага.

‹1973›

* * *

Я пред тобой замру без слов, Таюсь тропинкою окольной, Которой так бывает больно От грубой тяжести шагов.

‹1973›

ОЛЕГ ШЕСТИНСКИЙ^{158}

(Род. в 1929 г.)

* * *