Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

СЕРГЕЙ РУДАКОВ

Сергей Борисович Рудаков родился 8(21) октября 1909 года в Воронеже в семье офицера. В 1921 или 1922 году отец был расстрелян по приговору следственной комиссии, занимавшейся расследованием деятельности офицеров царской армии. Вскоре после его гибели мать переехала с детьми в Петроград.

После окончания школы в 1928 году С. Рудаков поступил на Высшие государственные курсы искусствоведения при Институте история искусств. В 1930 году институт закрыли и С. Рудаков вынужден был устроиться на работу чертежником.

После убийства С. М. Кирова С. Рудаков из-за своего дворянского происхождения был выслан из Ленинграда и с марта 193S по июль 1936 года жил в Воронеже. Там он тесно сблизился с О. Э и Н. Я. Мандельштамами и начал работу над архивом О. Э. Мандельштама: записывал стихи с авторскими комментариями, копировал личные документы, черновики и другие материалы, со слов Н. Я. Мандельштам составлял биографию поэта.

Вернувшись в Ленинград, С. Рудаков поступил на заочное отделение

Педагогического института им. А. И. Герцена, которое закончил в 1941 году. Преподавал в школе для взрослых, принимал участие в работе Пушкинской комиссии Академии наук.

С начала Великой Отечественной войны С. Рудаков воевал в частях морской пехоты на Ленинградском фронте, был тяжело ранен. После лечения с лета 1942 года служил в Москве (на нестроевой службе).

В 1943 году С. Рудаков был осужден за попытку помочь другу получить отсрочку от призыва в армию и в ноябре 1943 года снова оказался на фронте. Погиб 15 января 1944 года под Могилевом.

322. «Почтовый и лагерный строй…»

Почтовый и лагерный строй. Без почвы построена крепость. Случайностей лепится рой — Решенная крепко нелепость. События первого дня Ты первою памятью тронешь И видишь: ветрами меня Встречает морозный Воронеж. Март-апрель 1935 ^{322}

323. «Громкоговоритель, чище вытяни…»

Громкоговоритель, чище вытяни Песню посланную небом в рестораны. Дребезжат тарелки и стаканы… О Кольцове, о Никитине В сквере повествуют истуканы. Согласие с судьбой равно победе. Знай обо мне, о дорогая, скоро Мы входим в бытовые разговоры, Знакомыми становятся соседи, Привычными — кирпичные заборы. Апрель 1935 ^{323}

324. «Петровский сквер открыт семи ветрам…»

Петровский сквер открыт семи ветрам. Его проспект линейно омывает. Ступивший за ограду — там В стеснительной нирване пребывает. Деревьев мало. Сад не так велик, Чтоб находить в нем смену впечатлений, К заречью склон. Беспомощен родник. Но солнце там высокое, без теней. Чиновный дар ваятельной науки Стоит, о щедрости уездной говоря, И неумеренно — к подножию и в руки — Даны Петру морские якоря. Апрель 1935 ^{324}

325. «Железная дорога…»

Железная дорога За узеньким окном. Отпущеннику строго Заказано — порога Не преступать тайком. Бессонница хранима Ревниво, без труда… Заснешь — проходит мимо Соседа-караима Седая борода. И на прогулке тени На каменном дворе В завистливом терпеньи, В восьмом часу — в смиреньи На мартовской заре. От лампы желтой колкой Хоть глаз не открывать — И станет ненадолго Вагона жесткой полкой Железная кровать. <27 мая 1935> ^{325}

326. «Травой живущая среди кустов тропинка…»

Травой живущая среди кустов тропинка, Над нею голубые облака. Подробность мира — круглого жука Зелено-лиловеющая спинка. Из детской книги белая картинка: Учебный профиль мертвого цветка… Оберегающая нас рука Лучей

расплавленного летом цинка. Не холодит изменчивая тень. В глаза глядит июньский долгий день. Просторы воздуха жарою разогреты. Не найденные в сосняке грибы, Не найденные, как во сне, судьбы До послезавтра спрятаны ответы. Июнь — июль 1935

327. «Ничего не скажешь милому соседу…»

Ничего не скажешь милому соседу. Ничего не скажешь — промолчишь. Ведь сосед — не милый: я с тобой не еду, Обо мне дорогою грустишь. Вот начало ночи. Про разлуку злую Радио концерт передает. Я тебя — ты слышишь, милая? — цалую, Голос о любви твоей поет. А на небе черном, возле звезд синея, Птиц ночных повторны голоса. Нам они стозвучны — гимны Гименея, Озаряя наши небеса. Авиаполеты совершая ночью, Тайно наклонялся до крыш, АНТы-самолеты — слышим мы воочью — Нарушают неземную тишь. Ветер пробегает воздуха просторы, Листья сами льнут к его волне. Мы с тобой проводим звездные дозоры, Веруя полуночной луне. Июль 1935 ^{327}

328. «Как хорошо бродить среди людей…»

Как хорошо бродить среди людей И наблюдать за ветерком, проплывшим По лепесткам сентябрьских ветвей, Природный срок еще не пережившим. В ночной толпе движенья ровный ход, Журчанию подобный, — это повод Жужжания подобный говор Сравнить толпу с потоком мелких вод. Как хорошо внимать на расстояньи Осенней музыке, играемой в садах, — Людей безоблачных пустое развлеканье, Несомое в звучащих облаках. В толпе движенья ровный ход, Плывущих лиц живая перемена — Немыслимый ночной круговорот И светлых платьев вянущая пена. Август 1935

329. «От холмов уйдя в отроги…»

От холмов уйдя в отроги, Разбегаются поля. Будят клены-недотроги — Это купы, это кроны Темнокудрого Кремля, Это Миргород зеленый, — Полногрудная земля. А дорогой по дороге Выступают тополя. Октябрь 1935 ^{329}

330. «От мороза до мороза…»

От мороза до мороза — С половины марта до зимы Сохраняется каприз наркоза. Вне движенья сохранились мы. И теперь приветствуем беду: Павильоны летние пусты, Да на столик шахматный в саду Планомерно падают листы. Октябрь 1935. Воронеж

331. «Подобна голосу дьячка…»

I

Подобна голосу дьячка, Ведущему святую пряжу, Растрату времени, покражу Оплакивает трель сверчка. Сверлит, протачивает щели, Казенный разрушает дом, В котором временно живем По воле чумной канители. Звенит подобием волчка, Чертит невидимые круги — Бесчеловечные досуги, Непрошенные мной услуги Инфекционного сверчка.