Современная жрица Изиды
Шрифт:
Но я тотчасъ же вынулъ изъ кармана маленькій плоскій пузырекъ, откупорилъ его, понюхалъ и сказалъ:
— Это не розовая эссенція, Елена Петровна, а померанцевое масло — вашъ «хозяинъ» ошибся.
— Ахъ, чортъ возьми! — не удержавшись воскликнула она.
Наконецъ насталъ ршительный день и часъ. Я пришелъ и увидлъ, что она въ самомъ мрачномъ и тревожномъ настроеніи духа.
— Что съ вами, на васъ лица нтъ! Случилось что-нибудь? — спросилъ я.
— Я получила сегодня такія возмутительныя, подлыя письма… лучше бы и не читала! — воскликнула она, вся багровя и съ признаками того раздраженія, во время котораго она совсмъ теряла
— Отъ кого же письма? Изъ Лондона?
— Да, изъ Лондона, все равно, отъ кого… отъ обманныхъ друзей, отъ людей, которымъ я длала одно только добро и которые готовы наплевать на меня теперь, когда мн именно нужна вся ихъ поддержка… Ну, что жъ, ну и конецъ всему! Ну, и поколю! Такъ имъ отъ этого нешто легче будетъ!.. Совсмъ плохо, другъ мой, такія дла! Дрянь — дла, хуже не бывало!..
— Да, вотъ… такія дла, — сказалъ я, — а вы тутъ игрушечками занимаетесь, феноменчики мн устроиваете.
Она блеснула на меня глазами и пробурчала:
— Такъ вдь вамъ же все феноменовъ требуется!
— И изъ Россіи есть письмо, — прибавила она ужь инымъ тономъ, — моя милая X. пишетъ… детъ сюда, ко мн, на дняхъ будетъ.
— Очень радъ слышать, — сказалъ я и подумалъ: «ну, теперь скоре, скоре, пока нтъ помхи и пока она въ такомъ настроеніи!»
И тотчасъ же явился прекрасный случай мн на подмогу.
Блаватская заговорила о «Theosophist'» и упомянула имя Субба-Рао, какъ индуса, обладающаго весьма большой ученостью.
— И какое у него лицо умное, замчательное! Помните, я вамъ прислала группы теософовъ и подписала имена… Неужто вамъ не бросилось въ глаза его лицо?
— Не помню что-то.
— Да вотъ, постойте, вонъ тамъ, на столик, откройте шкатулку и поищите… тамъ должна быть его карточка вмст со мною, Дамодаромъ и Баваджи.
Я отперъ шкатулку, нашелъ портретъ и подалъ его ей вмст съ пачкой хорошо мн знакомыхъ китайскихъ конвертиковъ, въ которыхъ обыкновенно получались «избранниками» письма махатмъ Моріи и Кутъ-Хуми, появляющіяся «астральнымъ путемъ».
— Вотъ, Елена Петровна, — и я совтовалъ бы вамъ подальше прятать запасъ этихъ «хозяйскихъ» конвертиковъ. Вы такъ ужасно разсяны и неосторожны.
Легко себ представить, что сдлалось съ нею. Взглянувъ на нее, я даже испугался — ея лицо совсмъ почернло. Она хотла, сказать что-то и не могла, только вся безсильно дергалась въ своемъ громадномъ кресл.
— Да и вообще, пора же, наконецъ, кончить всю эту комедію, — продолжалъ я. — Давно я ужь гляжу на васъ и только удивляюсь. Вы, такая умная женщина, и относитесь ко мн, какъ малый ребенокъ. Неужели вамъ, въ самомъ дл, до сихъ поръ не ясно, что еще въ Париж, посл «феномена съ портретомъ въ медальон», я убдился въ поддльности вашихъ феноменовъ. Съ тхъ поръ эта увренность могла только возрасти, а не уничтожиться. Мн всегда казалось, что я достаточно «не скрывалъ» отъ васъ мои взгляды. Я все ждалъ, что вы, наконецъ, сами прекратите смшную игру со мною и станете серьезны.
Елена Петровна вытаращила на меня глаза и всматривалась ими въ меня изо всей силы. Я уже достаточно подготовилъ ее къ убжденію, что я человкъ, любящій посмяться, легко относящійся къ ея «обществу», но расположенный лично къ ней. Я твердо зналъ мою роль и такъ же твердо зналъ, что только этой ролью добьюсь, наконецъ, сегодня всего, чего такъ давно хотлъ добиться. Пронзительные глаза «madame» не заставили
— Такъ вдь если вы уврены, что я только и длаю, что обманываю всхъ на свт, вы должны презирать меня! — наконецъ воскликнула Блаватская.
Ничего, пусть она сочтетъ меня теперь способнымъ на очень «широкіе» взгляды. Я вдругъ ршился.
— Отчего же! — отвчалъ я. — Обманъ обману рознь, есть надувательство и надувательство! Играть роль, какую вы играете, увлекать за собою толпы, заинтересовывать собою ученыхъ, учреждать «общества» въ разныхъ странахъ, возбуждать цлое движеніе — помилуйте! да вдь это необычайно, и я невольно восхищаюсь вами! Такой необыкновенной женщины, какъ вы, я никогда не встрчалъ и, наврно, никогда не встрчу въ жизни… Да, Елена Петровна, я изумляюсь вамъ; какъ настоящей, крупной, геркулесовской сил, дйствующей въ такое время, когда слишкомъ часто приходится встрчаться съ жалкимъ безсиліемъ. Конечно, «находятъ временныя тучи»… но я думаю, что вы еще съумете разогнать эти тучи, передъ вами громадная арена… и по ней вы шествуете, какъ гигантскій слонъ, окруженный прыгающими вокругъ васъ вашими индійскими и европейскими обезьянками «макашками»-теософами! Это грандіозная картина, и вы меня ею просто заколдовываете!..
«Панъ или пропалъ!» мелькнуло у меня въ голов, и я, въ свою очередь, впивался въ нее глазами. Да, она, дйствительно, слонъ, но вдь и слона можно поймать, если взяться за это умючи. А я не даромъ такъ долго возился съ нею, я уже достаточно зналъ ее и понималъ, что минута самая удобная, что она въ самомъ подходящемъ настроеніи, и что я взялъ самую настоящую ноту.
Ея мрачная, изумленная и почти испуганная физіономія стала быстро проясняться. Глаза такъ и горли, она съ трудомъ дышала, охваченная возбужденіемъ.
— Да! — вдругъ воскликнула она, — у васъ очень горячее сердце и очень холодная голова, и не даромъ мы встртились съ вами! Вотъ въ томъ-то и бда, что кругомъ слона, ежели я и впрямь слонъ, только одн «макашки». Одинъ въ пол не воинъ, и теперь, среди всхъ этихъ свалившихся на меня напастей, старая и больная, я слишкомъ хорошо это чувствую. Олкоттъ полезенъ на своемъ мст; но онъ вообще такой оселъ, такой болванъ! Сколько разъ онъ меня подводилъ, сколько бдъ мн устроилъ своей непроходимой глупостью!.. Придите мн на помощь, и мы съ вами удивимъ весь міръ, все будетъ у насъ въ рукахъ…
Меня всего начинало коробить — и отъ радости, и отъ отвращенія. Я былъ у цли; но моя роль оказывалась черезчуръ трудной. Я могъ теперь только молчать и слушать. По счастью, ей ужь не нужно было моихъ словъ. Ее прорвало и, какъ это всегда съ ней случалось, она не могла остановиться.
Она пришла въ экстазъ, въ ея горячемъ воображеніи, очевидно, внезапно рождались и созрвали самыя неожиданныя и смлыя комбинаціи, она почувствовала себя вышедшей изъ такъ измучившаго ее одиночества.
Вдь со времени измны «Куломбши» и за отсутствіемъ Олкотта она не имла сообщника, съ которымъ бы могла отвести душу. Баваджи, какъ существо подчиненное, какъ подначальное орудіе, по своему положенію и развитію не могъ удовлетворять ее. А безъ «личнаго друга» и сообщника, съ которымъ бы можно было бесдовать и совтоваться нараспашку, тша при этомъ свою страсть къ цинизму и насмшливости, она долго жить, очевидно, не могла. Она была страшно голодна посл невыносимой сдержанности и просто насыщалась въ полномъ самозабвеніи.