Современная жрица Изиды
Шрифт:
Какимъ же образомъ все это согласовалось съ тмъ, также несомнннымъ фактомъ, что «m-me» — madame, а не «mademoiselle», что она — «veuve Blavatsky»?
Вопросъ назрлъ, съ нимъ уже не разъ «подъзжали» къ «madame» и, особенно въ такое опасное время, на него надо было ршительно отвтить. M-me де-Морсье, это золотое горячее сердце, этотъ пламенный ораторъ, эта страстная защитница женскихъ правъ и женской чести — оказывалась, конечно, самымъ лучшимъ и чистымъ листомъ бумаги для начертанія такого отвта. Но раньше надо было сдлать «пробу пера», посмотрть — красиво ли выходитъ — и Елена Петровна устремила на меня свой «загадочный» взглядъ.
Съ искусствомъ, которому могла бы позавидовать Сарра Бернаръ, она повдала мн тайну своей жизни. Все противъ нея; но вдь дло не въ томъ, чмъ «слыть»,
А между тмъ нтъ дыму безъ огня; откуда же явилась у ней репутація скоре жрицы Венеры, чмъ жрицы Изиды? А вотъ откуда: она захотла спасти честь одной своей пріятельницы и признала своимъ ребенка этой пріятельницы. Она не разставалась съ нимъ, сама его воспитывала, называла своимъ сыномъ передъ всми. Потомъ онъ умеръ…
Не могу сказать, что я ей поврилъ; но игра ея была до того хороша, что я все же не сталъ бы тогда ручаться въ полной лживости этого разсказа: я ничего еще не зналъ о ней, у меня не было никакого свидтельства противъ клятвенныхъ показаній ея исповди. Во всякомъ случа она очевидно осталась довольна сама собою и, въ первомъ t^ete-`a-t^ete съ m-me де-Морсье, посвятила и ее въ эту тайну.
Я не присутствовалъ при этой бесд, но видлъ результатъ ея: m-me де-Морсье была совсмъ растрогана, поврила безусловно всему и, со слезами на глазахъ, цловала руку Елены Петровны.
— Ah, quel acte d'h'ero"isme f'eminin! — повторяла она.
XVIII
Восемь дней провела Блаватская, въ Сенъ-Серг. Погода испортилась, ревматизмы «madame» разгулялись, Машка Флинъ доводила ее до изступленія. Дйствительно, эта молодая особа вела себя довольно странно. Она стала выдумывать себ какія-то удивительныя прически и головные уборы и, хоть почти ни слова не умла сказать по-французски, но все же отправилась на деревенскій праздникъ и пла тамъ и плясала съ большимъ воодушевленіемъ. Кончила она тмъ, что стала проповдовать буддизмъ какимъ-то невиннымъ швейцарцамъ. Эта проповдь ограничивалась, главнымъ образомъ, странными жестами, да показываніемъ извстнаго амулета, который Машка Флинъ носила на груди вмсто креста. Непонятные жесты и довольно понятный амулетъ произвели, конечно, сенсацію.
Елена Петровна ршила, что Машка только бситъ ее и компрометтируетъ, а потому ее слдуетъ немедля «сплавить» въ Англію, гд у нея есть дядя. Этому ршенію много способствовало то обстоятельство, что тутъ же, въ pension, нашлась горничная, говорившая по-французски и по-нмецки и согласившаяся хать въ Вюрцбургъ съ тмъ, чтобы принять на себя вс многостороннія обязанности бдной Машки.
Какъ ни горька была при «madame» жизнь этой обиженной природой англо-индійской Машки, она все же оказалась по-собачьему привязанной къ своей мучительниц, и неожиданный остракизмъ сильно огорчилъ ее и обидлъ. Начались слезы и рыданія. Но у «madame» былъ приготовленъ, въ вид сладкаго успокоительнаго, хорошенькій «феноменъ». Еще въ Torre del Greco Машка потеряла драгоцнный, красивый перстень. Она очень горевала по случаю этой потери. И вотъ, передъ самымъ отъздомъ, къ «madame» явился «хозяинъ» и оставилъ у нея «точь въ точь такой же» перстень, который и былъ торжественно врученъ Машк отъ его имени. Это много ее успокоило, и она ухала, не сдлавъ никакой раздирательной сцены.
Наконецъ, погода измнилась къ лучшему. Стало тепло и ясно.
Мы двинулись изъ Сенъ-Серга, покидая m-me де-Морсье, которая
Я дохалъ съ Блаватской до Люцерна и ршилъ, что дальше съ ней вмст не поду: она и Баваджи обращали на себя всеобщее вниманіе, были центромъ черезчуръ веселыхъ взглядовъ «публики». Я объявилъ, что пробуду нсколько дней въ Люцерн, затмъ съзжу въ Гейдельбергъ и уже оттуда пріду въ Вюрцбургъ. Елена Петровна не стала спорить, такъ какъ получила извстіе, что въ Вюрцбург ее ждутъ пріхавшіе туда для свиданія съ нею друзья, шведскій профессоръ Бергенъ съ женою, которые и помогутъ ей тамъ устроиться.
Дйствительно, я засталъ ее въ Вюрцбург уже совсмъ въ иномъ положеніи и настроеніи. Она была окружена «рабами». Для нея устроивалась, на лучшей улиц города, Людвигштрассе, очень удобная и просторная квартира, несравненно лучше и уютне парижской. Г. Бергенъ, человкъ среднихъ лтъ, съ румянымъ и благодушнымъ лицомъ, подобострастно глядлъ ей въ глаза и благоговйно внималъ ея рчамъ, а жена его, сухенькая и довольно безсловесная шведка, съ видимымъ наслажденіемъ исполняла всякую черную работу, была у «madame» на побгушкахъ и время отъ времени чмокала ее то въ плечико, то въ ручку. Надо сказать, что эту самую даму я видлъ въ Париж у m-me де-Морсье, и она держала себя со всми сдержанно и не безъ важности. Про нее мн разсказывали, что она принадлежитъ къ какому-то старому и богатому шведскому роду, что она сдлала m'esalliance, выйдя замужъ за Бергена, и принесла ему очень большое приданое.
Однако и эта самоотверженная дама не могла долго выдержать роли bonne `a tout faire, она устроила всю хозяйственную обстановку Елены Петровны, сдлала вс нужныя для нея закупки и, когда изъ Сенъ-Серга пріхала нанятая тамъ горничная, она сняла свой передникъ, отмыла себ руки, въ послдній разъ чмокнула «madame» въ плечико и въ ручку, пролила слезы разлуки и исчезла изъ Вюрцбурга вмст съ мужемъ.
Теперь настало для меня время серьезно приступить къ моему разслдованію. Я поселился въ гостинниц Рюгмера, недалеко отъ Людвигштрассе; здсь меня кормили весьма своеобразными нмецкими завтраками и обдами, а все свободное отъ сна, ды и прогулокъ по городу время я проводилъ у Блаватской. Только что ухали Бергены — она опять совсмъ разболлась, и вотъ — прибжавшій ко мн и весь дрожавшій отъ ужаса Баваджи объявилъ своимъ пискливымъ и хриплымъ голосомъ, что «madame» очень плохо, что докторъ, извстный спеціалистъ по внутреннимъ болзнямъ, совсмъ встревоженъ.
Я поспшилъ, вмст съ Баваджи, на Людвигштрассе и въ гостиной засталъ доктора. На мой вопросъ о больной онъ сказалъ мн:
— Я не видалъ ничего подобнаго въ теченіе всей моей многолтней практики. У нея нсколько смертельныхъ болзней, — всякій человкъ отъ каждой изъ нихъ давно бы умеръ. Но это какая-то феноменальная натура, и если она жива до сихъ поръ, то, какъ знать, можетъ быть проживетъ и еще.
— Но въ настоящую-то минуту нтъ опасности для жизни?
— Опасность для жизни продолжается уже нсколько лтъ; но вотъ она жива! удивительное, удивительное явленіе!
Онъ имлъ видъ глубоко заинтересованнаго человка.
Елену Петровну я засталъ опять всю распухшую, почти безъ движенія. Но прошелъ день — и она стала сползать съ кровати къ письменному столу и писала иной разъ по цлымъ часамъ, скрежеща зубами отъ боли. Она говорила мн, что работаетъ цлую ночь; но этого я, конечно, не могъ проврить. Какъ бы то ни было, изъ-подъ ея пера выливались страницы и листы съ удивительною быстротою.
Теософическіе наши уроки оккультизма не представляли для меня особаго интереса — она не то что не хотла, а просто не могла сказать мн что-либо новое. Въ состояніе пророческаго экстаза она не приходила, и я уносилъ нетронутой мою записную книгу, въ которую намревался записывать ея интересныя мысли, афоризмы и сентенціи. Я ждалъ общанныхъ «феноменовъ», и это ее видимо мучило. Она стала приставать ко мн, чтобы я печатно заявилъ о факт явленія мн «хозяина» въ Эльберфельд и подтвердилъ этимъ дйствительность существованія махатмъ.