Современная жрица Изиды
Шрифт:
На это я отвчалъ ей, что, при всемъ моемъ желаніи сдлать ей угодное, никакъ не могу исполнить ея просьбы, ибо боле, чмъ когда-либо, убжденъ въ томъ, что никакой «хозяинъ» мн не являлся, а былъ у меня только яркій сонъ, вызванный съ одной стороны нервной усталостью, а съ другой тмъ, что она заставила меня почти цлый вечеръ глядть на ослпительно освщенный портретъ.
Это доводило ее до отчаянія. Я уже дня два чувствовалъ, глядя на нее, что вотъ-вотъ произойдетъ какой-нибудь феноменъ. Такъ и случилось.
Прихожу утромъ. За громаднымъ письменнымъ столомъ сидитъ Елена Петровна въ своемъ кресл, необыкновенномъ по размрамъ и присланномъ ей въ подарокъ Гебгардомъ
— Ну, посмотрите на этого несчастнаго! — сразу обращается ко мн Елена Петровна, — вдь на немъ лица нтъ… Онъ доводитъ меня до послдняго! Воображаетъ, что здсь, въ Европ, можно вести такой же режимъ, какъ въ Индіи. Онъ тамъ кром молока и меду ничего не лъ — и тутъ то-же длаетъ. Я говорю, что если онъ такъ будетъ продолжать, то умретъ, а онъ и слушать не хочетъ. И то ужь сегодня ночью былъ припадокъ…
Затмъ она отъ Баваджи перешла къ Лондонскому Психическому Обществу и снова стала убждать меня относительно «хозяина». Баваджи стоялъ, какъ истуканъ — въ нашемъ разговор онъ не могъ принимать участія, потому что не зналъ ни одного слова по-русски.
— Однако такая недоврчивость къ свидтельству даже своихъ глазъ, такое упорное невріе, какое у васъ, — просто непростительно. Это, наконецъ, гршно! — воскликнула Елена Петровна.
Я въ это время ходилъ по комнат и не спускалъ глазъ съ Баваджи. Я видлъ, что онъ, какъ-то подергиваясь всмъ тломъ, таращитъ глаза, а рука его, вооруженная большимъ карандашомъ, тщательно выводитъ на лист бумаги какія-то буквы.
— Посмотрите… что такое съ нимъ длается! — крикнула Блаватская.
— Ничего особеннаго, — отвтилъ я, — онъ пишетъ по-русски!
Я видлъ, какъ все лицо ея побагровло. Она закопошилась въ кресл съ очевиднымъ желаніемъ подняться и взять у него бумагу. Но она, распухшая, съ почти недвигавшимися ногами, не могла скоро этого сдлать. Я подбжалъ, схватилъ листъ и увидлъ красиво нарисованную русскую фразу.
Баваджи долженъ былъ написать на неизвстномъ ему русскомъ язык: «Блаженны врующіе, какъ сказалъ Великій Адептъ». Онъ хорошо выучилъ свой урокъ, онъ запомнилъ правильно форму всхъ буквъ, но… пропустилъ дв въ слов «врующіе», пропустилъ и ю.
— Блаженны врущіе! — громко прочелъ я, не удерживаясь отъ разобравшаго меня хохота. — Лучше этого быть ничего не можетъ! О, Баваджи! надо было лучше подготовиться къ экзамену!
Крохотный индусъ закрылъ лицо руками, бросился изъ комнаты, и я разслышалъ вдали его истерическія рыданія.
Блаватская сидла съ искаженнымъ лицомъ.
— Такъ вы думаете, что это я подучила его? — наконецъ крикнула она, — вы считаете меня способной на такую вопіющую глупость!.. Это надъ нимъ, бднымъ, «скорлупы» спиритическія забавляются… а мн вотъ такая непріятность!.. Богъ мой, такъ неужели бы я, еслибъ захотла обмануть васъ, не могла придумать чего-нибудь поумне! вдь это ужь черезчуръ глупо!..
Показаніе m-me де-Морсье.
Lorsque Bavadj'ee passa `a Paris au mois de Septembre il me dit ceci `a peu pr`es: «A vous on peut tout dire, je puis bien vous raconter que m-me Blavatsky, sachant qu'elle ne pouvait gagner m-r Solovioff que par l'occultisme, lui promettait toujours de lui enseigner de nouveaux myst`eres `a Wurtzbourg et m^eme elle venait me demander `a moi: „Mais que puis-je lui dire encore? Bavadj'ee, sauvez-moi, trouvez quelque chose-etc-je ne sais plus qu'inventer…“
E. de Morsier [71] .
Съ
XIX
Русское писаніе Баваджи, съ его «блаженны врущіе», сразу подвинуло мои дла. Блаватская все еще сильно страдала; но уже могла кое-какъ пройтись по комнатамъ. Работала она, несмотря на болзнь свою, въ четыре руки: доканчивала статьи для «Русскаго Встника», писала фантастическіе разсказы, переводила, ужь не помню что, для своего «Theosophist'а», готовилась къ начатію «Тайнаго ученія» [72] . Въ скоромъ времени долженъ былъ пріхать къ ней изъ Англіи Синнеттъ, которому она намревалась диктовать новую правду «о своей жизни».
71
Когда Баваджи пріхалъ въ Парижъ въ сентябр, онъ мн сказалъ приблизительно слдующее: «Вамъ можно сказать все, я могу вамъ разсказать, что г-жа Блаватская, зная, что можетъ заполучить г-на Соловьева только съ помощью оккультизма, постоянно общала ему открыть въ Вюрцбург разныя тайны и даже приходила ко мн, говоря: „Но что же я могу еще ему сказать? Баваджи, спасите меня, найдите что-нибудь — и т. д. — я ужь больше не знаю, что выдумать“…
Е. де-Морсье.
72
«Тайная доктрина» («The Secret Doctrine», 1884–1891). — Прим. ред. Викитеки.
Покуда же, въ полномъ одиночеств, она тосковала и никакъ не могла обойтись безъ меня. Я долженъ былъ, во что бы ни стало, воспользоваться этимъ временемъ, а то появятся ея «нерусскіе» друзья — и она ускользнетъ отъ меня.
Она ежедневно, когда я приходилъ къ ней, старалась сдлать мн что-нибудь пріятное, то-есть произвести какой-нибудь маленькій «феноменчикъ»; но ей никакъ этого не удавалось. Такъ, однажды, раздался ея знаменитый «серебряный колокольчикъ» — и вдругъ возл нея что-то упало на полъ. Я поспшилъ, поднялъ, — и у меня въ рук оказалась какая-то хорошенькая, тонкой работы и странной формы, маленькая серебряная штучка. Елена Петровна измнилась въ лиц и выхватила у меня эту штучку. Я многозначительно крякнулъ, улыбнулся и заговорилъ о постороннемъ.
Въ другой разъ я сказалъ ей, что желалъ бы имть настоящую розовую эссенцію, приготовляемую въ Индіи.
— Очень жаль, у меня такой нтъ, отвтила она, — вообще сильно пахучихъ веществъ я не люблю и не держу; но не ручаюсь, что вы не получите изъ Индіи розовую эссенцію, ту самую, о которой говорите, — и даже весьма скоро.
Слдя за ней съ этой минуты, я отлично видлъ, какъ она отворила одинъ изъ ящиковъ своего стола и вынула оттуда что-то. Потомъ, черезъ полчаса времени, она, походивъ около меня, очень ловко и осторожно опустила мн въ карманъ какой-то маленькій предметъ. Еслибы я не наблюдалъ каждаго ея движенія и не понималъ, зачмъ именно она кругомъ меня ходитъ, я, вроятно, ничего бы и не замтилъ.