Современная жрица Изиды
Шрифт:
— Что жь длать, — говорила она, — когда для того, чтобы владть людьми, необходимо ихъ обманывать, когда для того, чтобы ихъ увлечь и заставить гнаться за чмъ бы то ни было, нужно имъ общать и показывать игрушечки… Вдь будь мои книги и «Теософистъ» въ тысячу разъ интересне и серьезне, разв я имла бы гд бы то ни было и какой бы то ни было успхъ, еслибъ за всмъ этимъ не стояли «феномены»? Ровно ничего бы не добилась и давнымъ давно поколла бы съ голоду. Раздавили бы меня… и даже никто не сталъ бы задумываться, что вдь и я тоже существо живое, тоже вдь пить-сть хочу… Но я давно ужь, давно поняла этихъ душекъ-людей и глупость ихъ доставляетъ мн громадное иногда удовольствіе… Вотъ вы
— Однако, вдь вамъ случалось же попадаться, — сказалъ я, — и при вашей удивительной неосторожности и разсянности, я полагаю, это случалось нердко.
— Очень ошибаетесь! — съ азартомъ воскликнула она, — да, я дйствительно бываю и неосторожна, и разсянна, но люди, за очень, очень малыми исключеніями, гораздо разсянне меня, это просто какія-то сонныя тетери, какіе-то слпцы, совсмъ ничего не замчающіе! Поврите ли, что за все это время, и до теософическаго общества, и посл его основанія, я, можетъ быть, всего двухъ-трехъ человкъ встртила, которые умли наблюдать и видть и помнить то, что вокругъ нихъ происходитъ. Просто диву даешься! По меньшей мр, девять десятыхъ людей совсмъ лишены способности вниманія и точной памяти о происходившемъ хоть бы за нсколько лишь часовъ передъ тмъ. Сколько разъ случалось, что, подъ моимъ направленіемъ и редакціей, составлялись протоколы разныхъ происшествій и феноменовъ, и вотъ, самые невинные и добросовстные люди, даже скептики, даже прямо подозрвавшіе меня, подписывались en toutes lettres свидтелями подъ этими протоколами. А вдь я-то знала, что все было вовсе не такъ, какъ значилось въ протоколахъ. Да-съ, милостивый государь мой, смю васъ заврить, что въ исторіи, даже самой документальной, гораздо больше фантазіи, чмъ правды!
— Можетъ быть, только все жь вы попадались, вдь не у одного же меня такая, по вашему выраженію, холодная голова.
— Ну, и что жь, и попадалась, а когда попадалась, то вывертывалась, и всегда кончалось тмъ, что поймавшіе меня все-таки оставались при пиковомъ интерес.
— Неужели вы одна — авторъ философскихъ и иныхъ писемъ Кутъ-Хуми?
— Нтъ, иной разъ мн приходили на помощь челы, и Дамодаръ, и Субба-Рао, и Могини…
— А Синнеттъ?
— Синнеттъ пороху не выдумаетъ; но у него прекрасный слогъ… Онъ отличный редакторъ.
— А Олкоттъ?
— Олкоттъ тоже можетъ недурно редактировать, когда понимаетъ, о чемъ-такое говорится. Только ему приходится все такъ разжевывать, что длается тошно. Но онъ можетъ объясняться съ индусами, онъ какъ-то уметъ на нихъ дйствовать, и они охотно идутъ за нимъ, — въ этомъ надо ему отдать справедливость… Ну, и потомъ, онъ очень часто, и тамъ, и здсь, помогалъ мн въ феноменахъ… только самъ онъ ничего не выдумаетъ. Съ нимъ я всегда такъ: сядь тамъ, скажи то-то, сдлай то-то. Помните, какъ въ Эльберфельд… А «психисты»-то его выгораживаютъ! Вотъ вамъ и разслдованіе!.. Ахъ, батюшка, смху достойно все это, право!
— Покажите мн, пожалуйста, волшебный колокольчикъ.
Она сдлала какое-то движеніе рукою подъ своей накидкой, потомъ вытянула руку, и гд-то въ воздух раздались такъ изумлявшіе всхъ тихіе звуки эоловой арфы. Потомъ опять движеніе подъ накидкой — и въ ея рук съ гибкими, остроконечными
— Да-съ, волшебный колокольчикъ! — въ самозабвеніи хвастала она, — остроумная вещица!.. Это мой оккультный телеграфъ; посредствомъ его я сообщаюсь съ «хозяиномъ»…
Я хотлъ взять у нея изъ руки «штучку» и разглядть ея устройство. Но она встала, поднесла хитрую вещицу къ моимъ глазамъ и вдругъ положила ее въ столъ и заперла ящикъ на ключъ.
— Много будете знать — скоро состаретесь! — сказала она, — все въ свое время, а теперь главное: спасите меня, помогите мн… подготовьте почву для моей дятельности въ Россіи… Я думала, что мн нтъ ужь возврата на родину… Но вдь онъ возможенъ… Кое-кто сдлаютъ тамъ все, что можно, но вы можете больше всхъ теперь. Пишите, больше, громче о теософическомъ обществ, заинтересуйте имъ… и «создавайте» русскія письма Кутъ-Хуми… Я вамъ дамъ для нихъ вс матеріалы…
Конечно, я долженъ былъ ожидать чего-нибудь подобнаго — и ожидалъ. Но я все же не въ силахъ былъ больше выдерживать мою роль. Я схватилъ шляпу и, ни слова не говоря, почти выбжалъ на свжій воздухъ.
XX
Вернувшись къ себ въ гостинницу Рюгмера и записавъ дословно всю эту изумительную бесду, я успокоился и хладнокровно обдумалъ только-что случившееся. Я легко пришелъ къ заключенію, что, съ одной стороны, я добился всего, а съ другой — почти ничего.
То, что я сразу сталъ подозрвать, въ чемъ потомъ уврился, — я теперь уже зналъ, зналъ со словъ самой Блаватской. Она мн сдлала такія признанія, какихъ, разумется, не длала никому кром своихъ сообщниковъ. Но кто же мн повритъ, что я все это отъ нея слышалъ, и при такихъ обстоятельствахъ? Прежде всего надо знать эту женщину такъ же хорошо, какъ я ее теперь знаю, чтобы допустить возможность съ ея стороны подобной глупости.
Конечно, еслибъ у меня былъ уже тогда въ рукахъ отчетъ Годжсона и другіе документы, сдлавшіеся потомъ извстными помимо меня и боле или мене выясняющіе, на какія противорчія со здравымъ смысломъ Блаватская была способна, — я увидлъ бы въ нихъ значительную для себя поддержку. Но я еще не былъ знакомъ съ этими документами.
Я зналъ, что, несмотря на противный, измучившій меня часъ, проведенный мною, — я ничего не выигралъ. Напротивъ, мое положеніе стало хуже. Не особенно пріятно знать правду, добиться ее такимъ тяжелымъ путемъ и быть вынужденнымъ таить ее про себя или слышать: «Однако, милостивый государь, это довольно невроятно и у васъ нтъ никакихъ законныхъ доказательствъ возможности того, что вы разсказываете!» Вдь даже немногіе друзья мои скажутъ мн: «мы вримъ; но все же лучше объ этомъ молчать, пока нтъ явныхъ доказательствъ тому, что Блаватская способна сдлать подобныя признанія». А между тмъ, не будучи въ силахъ довести свою роль до конца, я лишилъ себя возможности добиться чего-нибудь такого, что можетъ служить требуемымъ обстоятельствами доказательствомъ. Блаватская непремнно станетъ теперь заметать слды содянной ею глупости и постарается оставить меня, по ея выраженію, «при пиковомъ интерес».
Что же теперь? ухать скоре и забыть объ этой исторіи. Но, во-первыхъ, я не могъ сейчасъ ухать, такъ какъ у меня, неожиданно, оказалось дло въ Вюрцбург, и я долженъ былъ прожить здсь еще около двухъ недль, а, во-вторыхъ, я былъ увренъ, что Блаватская непремнно дастъ о себ знать, не разстанется такъ со мною. И меня сильно тянуло посмотрть, что же еще теперь можетъ придумать эта невроятная женщина.
Такъ размышлялъ я, когда у моей двери раздался стукъ и затмъ передъ мной очутилась крошечная, жалкая фигурка Баваджи.