Спасибо деду за победу
Шрифт:
– «Надо, Витя. Фриц опять лес чешет. Пойдём вдоль болота. Может оторвёмся».
– «Дед, а давай я тебе всё отдам, и ты товарищу Сталину передашь. А я полежу пока» - сил не было от слова совсем. Не хотелось уже ничего. Ни подвигов, ни побед, ни парижанок. Лежать бы здесь и лежать. Слушать пение птичек. В конце концов - война-то эта давно закончилась. За четверть века до его рождения. Это дедова война. Пусть дед и воюет. А он здесь полежит. Немцы - нация цивилизованная. Вот в: — «Кризисе жанра» он в 90-е с немцами бухал - и нормально всё было, никто его на абажуры не шкурил. И друг Колян сколько раз в Германию ездил на промышленные выставки, и в Кёльне был, и в Гейдельберге - и тоже на мыло не пустили его.
И спать, и спать ... и видеть сны …
Сны смотреть
«Витя, просыпайся ... просыпайся, Витя!» - да какой уж тут сон! Виктор Борисович, замычав, рванулся из железных дедовых объятий. Дед, вопреки ожиданиям, свои объятия тут же разъял - и Виктор Борисович, потеряв равновесие, рухнул на задницу. «Идут, гады ... слышишь? Уходить надо, Витёк. Уходить надо. Иди за мной. Или убью. Понял?»
«Как убьёшь? За что?» Дед присел на корточки. Взял Виктора Борисовича за уши своими грязными лапищами. И глядя прямо в глаза, проникновенно сказал: — «Уговор наш помнишь? Живым тебя фрицам не отдам. Вставай и пошли, или убью здеся прямо».
«А ведь и вправду убьёт. Они же здесь все фанатики. Сталинисты. И я его наблатыкал сдуру ...» - проносились мимолётные мысли в голове Виктора Борисовича. «Надо вставать. Надо идти. Я же спортсмен!»
Глава 11. Второе дыхание.
Надо - так надо. Кряхтя и стеная, Виктор Борисович под строгим взглядом деда кое-как принял вертикальное положение. Поддёрнул на спине ставший уже бурым от лесной весенней грязи рюкзак. И, отчаянным усилием воли взволочив на лицо мужественное выражение, просипел: — «Я готов ... пошли чтоль ...»
Дед, хмыкнув, чётко повернулся через левое плечо и пошлёпал по краю болота в сторону чахлого подлеска. Виктор Борисович, даже и не пытаясь понять, в каком направлении они теперь передвигаются, покорно закосолапил на негнущихся от усталости ногах за подпрыгивающим и мотающимся из стороны в сторону на дедовой спине сидором. «Что он там таскает, в мешке этом? Я когда на дембель ехал, у меня такой же был. А у меня чего там было?» - мысли Виктора Борисовича устали не меньше, чем его тело. Голова была пуста, и стало уже всё равно - идти или не идти, умирать или жить ... а ноги Виктора Борисовича на автопилоте шагали и шагали по апрельской лесной прели без всякого участия со стороны мозга - по крайней мере, мозга головного. Последний раз в таком состоянии Виктор Борисович был лет 35 назад - в первые месяцы службы в родной Советской Армии, замордованным «духом» в учебке. Тогда Виктор Борисович на собственном опыте узнал, что человеческое существо способно совмещать сон практически с любым другим видом деятельности - с ходьбой, с чисткой картошки, со стоянием на тумбочке ... и вот на старости лет довелось ему опять испытать то самое, давно забытое состояние самоходного зомби.
Василий, будучи окруженцем опытным, давно уже нутром ощутил, что попали они с непутёвым внучком в западню, и вырваться из этой западни с каждым часом, каждой минутой шансов всё меньше и меньше. Ах, как же проклинал он себя за то, что поддался уговорам внучка - и потащил изнеженного городского барчука в самое пекло, в тыл к фрицам! Надо было взять этот его ... как его ... нубук - а внучка оставить храпеть пьяным сном там, в уютном и безопасном буржуйском будущем. Без навязавшегося на его голову внучка у Василия степеней свободы было бы несравненно больше, чем сейчас. Можно было рвануть на юг, к партизанам - сотню вёрст Василий легко прошёл бы дней за пять даже без еды, обходя стороной встречные деревни и сёла, в которых только-только начинали гнездиться гарнизоны фрицев и немногочисленные ещё, робкие и пугливые полицаи.
Можно было кружить по лесам и болотам, ускользая от облав и раз за разом выходя на шоссейку, за которой
Можно было, в конце концов, раствориться в любой деревне, где ещё не было немецкой власти - неприкаянных бабёнок, жаждущих приютить «двоюродного брата из соседней деревни», было более чем достаточно, а с поставленным фрицами старостой договориться было ничуть не сложнее, чем с председателем сельсовета (тем паче что обычно это были одни и те же люди)
Но вот внучок ... его куда девать? Бросить - нельзя. Нельзя его фрицам отдавать никак - в этом Василий был с ним солидарен полностью. Пристрелить здесь и сейчас? Рука не поднимется. Василий конечно не был сентиментален. Если уж совсем край будет - тогда да, тогда сделает как договаривались Но вот так вот взять и ни с того ни с сего убить какого-никакого кровного родственника - нет, это не для Василия.
Попытаться пристроить его в деревню, а самому уходить? Да от него за версту разит городом. Первый же встречный полицай в комендатуру сдаст. Да и кому он там нужен, в деревне-то? Он же не умеет ничего, кроме как свой нубук дрочить.
И он, Василий, тоже хорош. Наобещал внучкy семь вёрст до небес. Я-де тебя отведу, я-де тебя проведу ... Я да я - головка от часов: — «Заря", как любил говаривать Васильев землячок старшина Раков, сгинувший ещё в кровавой круговерти отчаянных боёв лета сорок первого.
К чести Василия следует заметить, что ему, в отличие от слабого телом и духом внучка, даже мимолётно не пришёл в голову вариант перейти на сторону врага и пить баварское. Когда все патроны расстреляны, когда нет возможности бежать - что ж, придётся идти в плен. На войне как на войне - всякое бывает. Но сотрудничать с ними? Ихние благородия, с которыми схлестнулся Василий в юности на кажущейся уже столь далёкой гражданской - были конечно сволочью, но СВОЕЙ сволочью. С ними теоретически ещё можно было о чём-то говорить. Фрицы же были абсолютным, чужеродным злом, с которым нельзя было идти ни на какие компромиссы, ни на какое сотрудничество - лучше сдохнуть любой, сколь угодно мучительной смертью.
Так они и продирались через подлесок - мучительно напрягающий извилины в поисках выхода из ситуации Василий и на автомате переставляющий запинающиеся ноги зомбообразный Виктор Борисович. Чужих голосов и лая не было слышно уже минут десять - но это вовсе не значило, что опасность миновала. Немецкие ягд-команды были противником коварным, умели подкрадываться незаметно и появляться как из-под земли - и потому Василий не снижал темп ни на минуту, пытаясь выйти из зоны облавы.
Ещё одна мысль пришла ему в голову. Вот предположим доберутся они паче чаяния до своих - а что они этим своим говорить-то будут? Василий представил, как он рассказывает замотанному жизнью дивизионному особисту, что он, красноармеец Горяев, побывал в XXI веке, где нет ни Советского Союза, ни диктатуры пролетариата, а есть власть капиталистов и помещиков ... и приволок из XXI века тамошнего обитателя, да не просто обитателя, а собственного родного внучка ... а сейчас их с внучком надо срочно доставить прямиком к товарищу Сталину, чтобы они научили товарища Сталина, как победить Гитлера ...
Представив продолжение такого разговора, Василий благоразумно решил, что он пожалуй вообще ничего говорить не будет. Скажет - выходя из окружения встретил штатского, тот попросил доставить до наших, он и доставил, а теперь пора бойцу на фильтрацию - и с ближайшей маршевой ротой на передовую. А внучок с товарищем Сталиным пусть сам договаривается. В конце концов, это его идея была сюда переться. Он умный, институт закончил. Пусть теперь сам разбирается.
Но до своих было сейчас очень далеко, и шансов добраться до них, прямо скажем, было очень немного. Поэтому Василий выкинул из головы рассуждения на эту тему (а голова у него, надо заметить, была очень дисциплинированной - на зависть любому академику или разведчику - и думала исключительно о том, что хозяин ей предлагал) и вернулся к вопросам сиюминутных потребностей.