Спасибо деду за победу
Шрифт:
Виктор Борисович и глазом не успел моргнуть - а дед уже был в вертикальном положении и с трёхлинейкой наперевес. «Это что ...» - прошипел Виктор Борисович, пытаясь встать и оскальзываясь ладонью по мокрой глине (что это с ногами? почему так болят?)
Дед, махнув рукой, сказал: — «Наши где-то на фрицев нарвались ... слышишь - фриц из шмайсера поливает ... (тух-тух-тух)… а это наш из винтаря садит" (хлышь ... хлышь ...)»
Виктор Борисович, бестолково заметавшись по прогалине как дерзкая разведчица, возопил: — «Дед, надо же нашим помочь! Пошли туда!» «Сядь уже ... Аника - воин!» - отреагировал дед. И, видимо что-то углядев на лице внука, решил успокоить: — «Ты, Витя, не геройствуй. Героев у нас и без тебя хоть жопой жуй. Башкой думать некому,
– «Ничем ты им не поможешь, Витёк. До боя несколько вёрст. Пока ты туда дойдёшь - либо они оторвутся, либо умрут, либо в плен попадут» - продолжил дед просветительскую деятельность.
И правда - щелчки трёхлинейки на фоне татаканья фрицевских шмайсеров становились всё реже и реже. Вот раз ... вот ещё раз ... и всё. В лесу опять воцарилась тишина - естественная тишина птичьих трелей и просыхающей земли. Дед скинул с головы свой лохматый треух и быстро - быстро закрестился своим допотопным двоеперстым знамением, зашептал что-то себе под нос: — «Царствие небесное ... со святыми упокой ... за веру и Отечество убиенных ...» После чего, водрузив лохматую блоховозку обратно на седой ёжик, подхватил винторез на левое плечо и решительно сказал: — «Пошли, Витя, пора. Они скоро здесь будут».
Шли на этот раз особо не торопясь - видимо дед посчитал, что и в этом темпе уйдут от отвлечённых скоротечным боем фрицев. Дед, похоже, на привале оттаял и хотел продолжить беседу. А Виктор Борисович был только рад - он дожил уже до того возраста, когда семейные предания более интересны чем мечты о будущем («да и какое будущее у меня может быть в окружении в 42-м?» - мелькнула сразу же старательно изгнанная из головы Виктора Борисовича мысль)
– «Вот ты, Витя, на вашу буржуйскую власть жалишься. Мол, сучья она власть. Обижает мол вас» - втягивало деда всё глубже и глубже в совершенно не соответствующую текущему моменту экзистенциальность.
– «А ты думаешь, совецка-то власть, которую ты так хвалишь, народ не обижала? Всяко бывало, Витёк. Власть - она ведь не для того, чтобы народ-то баловать. Власть - она чтоб не поубивали друг друга. Вот хоть батюшку Алесандра Фёдорыча взять. Ты кстати с ним одно лицо - вылитый прям. Што ему, што тебе - вам всем только свободу подавай. А ежели свободу каждому дать - как вместе жить-то будем? У тебя своя свобода, у меня своя свобода ... как разойдёмся-то?»
По ходу дед, намолчавшийся за десятилетия тоталитарной сталинской диктатуры, решил теперь излить на Виктора Борисовича все свои соображения о сущности власти, свободе воли и прочих интересных, но явно не своевременных вещах. Виктор Борисович, хлюпая не до конца просохшими носками, сомнамбулически тащился вслед за разглагольствующим дедушкой в сторону обещанного болота и ностальгически вспоминал родной XXI век с его цифровым концлагерем, гибридными войнами и прочими пандемиями. Ах, как же можно было не ценить все эти прелести! Только тот, кто был весомо, грубо и зримо вырван из уютного XXI века и вышвырнут прямиком в кошмар Второй Мировой - мог по-настоящему оценить, как там хорошо, в будущем …
Глава 10. Проходит болото пехота.
Так, с разговорцами, и дошли незаметно до места назначения. Унылый ивняк, забитый понизу не менее унылым кустарником, раздался вдруг в стороны - и открылась перед путниками ширь несказанная. Покрытая почерневшим снегом и ноздреватым льдом, с торчащими кое-где низкорослыми кривыми берёзками. Дед, прервавшись на полуслове, метнулся куда-то вбок - и тут же вынырнул обратно с длиннющей гибкой лесиной в руках. «Иди точно за мной, Витёк ... след в след иди. В сторону рыпнешься - потопнешь» На этой оптимистической ноте дед с лесиной наперевес метнулся на штурм шири. Тыкая перед собой и в стороны
Впрочем, хлюпать по ледяной жиже довелось им недолго. Дед вдруг застыл на месте. Потыкал дрыном перед собой, и по сторонам. И неожиданно - второй раз за последнее время - разразился длинной матерной тирадой. И в голосе его не было слышно ни злости, ни азарта - лишь усталость и отчаяние.
Виктор Борисович от такого афронта аж подскочил, чавкнув и без того мокрыми насквозь берцами в чёрной болотной воде. «Дед, ты чего? Что случилось?» - «Хреново дело, Витёк. Растаяло болото. Внизу лёд был, держал. А теперь растаял. Не пройти нам!» - «Ааа ... а что делать теперь?» - «Вертай взад. Выходим откуда пришли, а там будем думать».
Виктор Борисович дисциплинированно развернулся через левое плечо на 180 градусов и пошлёпал по своим же, не успевшим ещё затянуться следам «откуда пришли». Дед, судя по доносившимся из-за спины звукам, зашвырнул дрын куда-то в сторону и матерясь сквозь зубы последовал за внучком. «Вот и укрылись на болоте» - вертелась в голове Виктора Борисовича одна и та же банальная и совершенно бесполезная мысль.
Выбравшись «откуда пришли», не сговариваясь упали на только-только начавшую оттаивать землю. Немного отдышавшись, Виктор Борисович, не сдержавшись от напора эмоций от всей этой дурацкой беготни по 1942 году, возопил: — «Дед, это что же, мы так всю войну и будем бегать?» Дед с ответом не торопился. Повертелся с боку на бок. Пожевал пошлогоднюю травинку. И раздумчиво и даже флегматично ответил: — «Будем, Витёк. Будем бегать. Потому полежим сейчас и побежим. Вправо побежим и влево побежим. Нам-от штойко надо сейчас? Нам-от надо тебя до наших доставить. Потому бегать будем. Отдыхай пять минут, и пойдём».
Сказать что Виктор Борисович был зол - это было бы неправильно. Виктор Борисович был супер-зол. Экстра-зол. У него болело всё. Нет, не так - у него болело ВСЁ. Болели дико натёртые в промокших насквозь берцах ноги. Болела напрочь отбитая драгоценным и судьбоносным рюкзаком спина. Болела расцарапанная до кровавых брызг ветками физиономия. И болела - возможно, от переизбытка кислорода середины пасторального XX века - голова, в которую нет-нет, да и закрадывалась крамольная мысль: — «А может, в застенках гестапо не так уж и плохо? Может лучше того ... как мальчик Коля из Уренгоя? Я ведь пиво люблю ... если добровольно сдамся, баварское хлебать буду вдоволь ...»
Надо заметить, что в молодости своей, пришедшейся на смутные времена начала 90-х, Виктор Борисович не то чтобы был активным националистом, нисколько ... но тем не менее - сочувствовал в глубине души всяким РНЕ, и даже два раза намалевал «звезду Богородицы» на стене собственного дома - благо в те времена можно было свободно и безнаказанно рисовать что угодно где угодно ... вот и сейчас в отупевший от всей этой бессмысленной беготни мозг разомлевшего на апрельском солнышке Виктора Борисовича заплывали совершенно нелепые мыслишки и картинки ... «а если фрицам сдаться ... расскажу как и что ... назначат Москвой руководить ... потом Британию разбомбим ... потом Америку ... потом ....»
От этих позорных пораженческих идей задремавшего было Виктора Борисовича весомо, грубо и зримо отвлекли сразу два момента. Первый - ворвавшийся в ставший за последние часы очень чутким слух тот самый лай чёрных адских бестий - ещё очень далёкий, но уже порождающий во снах кошмары. И второй - намного более материальный толчок в бок.
Разлепив глаза, Виктор Борисович увидел склонившееся над ним озабоченное лицо деда. «Наташа, вставай, мы всё уронили» - пролепетал не до конца прочухавшийся Виктор Борисович. «Штой-ко? Какая ещё Наташа? Баба твоя штоль?» - «Забей, дед» - простонал Виктор Борисович, облокотясь на локоть и мотая головой, пытаясь выгнать из головы остатки сна.
– «Что опять? Бежать надо?»