Спасибо деду за победу
Шрифт:
Дед, резко выдохнув (он, казалось, всё это время и не дышал вовсе, превратившись в одно большое чуткое ухо), сказал: — «Кажись оторвались пока. Привал. Двадцать минут отдохнём и дальше пойдём» - «Почему двадцать?» - закапризничал было Виктор Борисович.
– «Оторвались же. Давай подольше отдохнём. Поедим. Пиво допьём».
«Да ты што, Витёк, дурной?» - озлился дед - «Думаешь фриц сюда не придёт? Говорю же - на десяток вёрст гнать будут. Лес чистить от наших. Потом уж, как переловят всех кто из окружения выйти пытается - будут по деревням ловить. Тех кто отсидеться хочет. Но там уж полицаев пустят. Из местных».
«А нам что
– «На болото пойдём» - отрезал дед.
– «Там спрячемся. Днём не пройти теперь, факт. Будем ночью пытаться. Может ночью проскочим как-нибудь».
«А на болоте фриц нас не найдёт что ли?» - продолжал сомневаться Виктор Борисович.
– «Фриц - он человек городской. Не полезет фриц на болото. Потопнуть забоится» - «А мы не потопнем?» - «А мы не городские, мы вологодские» - выдал дед и тут же хмыкнул, осознав неоднозначность сего утверждения.
– «Не боись, Витёк, уж по болоту-то я тебя проведу. Привычный по болотам-то ходить. А фриц туда без местных проводников не сунется. А местных у него нет пока, фронт здесь недавно прошёл, не успел ещё полицаев навербовать» - на этой оптимистической ноте дед плюхнулся своими ватными штанами прямо в кучу прошлогодней травы, отстегнул от своего чудного не пойми из кого сделанного ремня мятую флягу и жадно присосался к ней - казалось, прямо сквозь неснятую крышку.
«А дедулька-то у меня стратег, оказывается ... маршал Жуков просто ...» - подумал Виктор Борисович и только сейчас ощутил дикую жажду, вызванную бесконечным забегом по лесу 1942 года. Стянув с плеч кожанку, Виктор Борисович аккуратно присел на подстеленную полу (земля стылая - как бы чего не отморозить ... вдруг пригодится ещё ... для благодарных парижанок и прочих наивных обитательниц пуританского XX века) и вытянул из кармашка рюкзака баклагу с водой, благоразумно оставив пиво на более спокойную обстановку.
Глава 9. Дела семейные.
Некоторое время над лесной прогалиной разносилось дружное бульканье, хлюпанье и чавканье. В мозгу Виктора Борисовича, начавшем потихоньку отходить от всей этой бредовой: — «Зарницы», проносились разнообразные абстрактные мысли. Например - «Интересно, а где сейчас эта вода, которую я пью? За 80 лет до того, как я её купил в магазине?» Устыдившись такой лёгкости мыслей, неподобающей героическому моменту, Виктор Борисович тихонечко рыгнул, закрутил крышечку, и, засунув наполовину опустевшую баклагу обратно в карман рюкзака, затеял с родственником неторопливый семейный разговор на семейную же - что характерно!
– тему.
«Дед, а правда, что отца твоего в 37-м году расстреляли?» - начал светскую беседу Виктор Борисович.
– «С чего взял?» - резко построжел дед (хотя чего, спрашивается, строжеть с родным-то внуком, который теперь и не просто внук, а можно сказать боевой товарищ на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками?) - «Батя рассказывал. Он малой тогда был, почти ничего не помнит. А ты ему тоже потом не особо рассказывал. Что там было с прадедом?»
«С прадедом, с прадедом ... болтал он много языком-то своим, прадед твой!» - дед явно озлобился по какой-то причине на того самого прадеда. Потом, несколько успокоившись, продолжил уже на полтона ниже: — «Батюшка Алесандр свет Фёдорович - ох он и упёртый был! Истый кержак. За едину букву в титле Исусовом удавить готов был и сам удавиться. И власть потому не любил. И царску власть,
После этой тирады дед впал глубоко в какие-то свои воспоминания. Виктор Борисович некоторое время наблюдал за отголосками бурь давно минувшего смутного времени, проносившимися по лицу деда. После чего, деликатно кашлянув, решил продолжить беседу: — «Ну а прадед-то что же?»
«Батька-то?» - вынырнул дед на поверхность из реки времени - «Батьку совецка власть долго прощала. Мы же ить не кулаки какие были - из трудового крестьянству. Он и в гражданскую с белыми путался. И в коллективизацию всё агитацию пущал. Всё ему совецка власть прощала ...»
«А дальше?» - «А он, дурак старый, первого мая 36-го года в клуб-от колхозный пришёл, прилюдно совецку власть обматерил и на патрет товарища Сталина плюнул! Ну тут уж конешно пощады не было ему. 10 лет дали да в Буреполом отправили. А в Буреполоме долго-то не живут ...»
«А ты что?» - «А я што? Я в ту пору колхозными лесинами в Устюге торговал. Назад-то едем, а на околице нас Сёмка встречает. Сёмка - председатель сельсовета наш. Мы с ним вместе в гражданскую Деникина долбили. Сёмка меня в сторону отвёл и говорит - мол, не ехай в деревню-то, батьку твоего за агитацию гэпэу забрало. Ехай на Пижму в леспромхоз: — «Сталинский путь», там братенич мой бригадиром, возьмёт тебя на лесоповал в артель».
«Ну а ты что же?» - Виктор Борисович аж вытянулся в сторону деда, увлечённый семейной историей - «А што я? Мне за отца на цугундер идти неохота было. У меня Андрюшка отрок да Борька с Зинкой пешком под стол ходят. Пошёл - пошёл я лесом, да до той Пижмы и дошёл. Три года там в артели лес валили и на шабаш деньги делили, а я Аксинье с земляками отправлял. А уж в 40-м, как поутихло всё, обратно домой вернулся. А дружок Сёмка поди воюет где-то нонче, ежели живой. Он перед войной-то хорошо поднялся - второй секлетарь райкому нашего стал, воной как. Нонче комиссар поди где».
«Ну и как тебе после всего этого за ту самую советскую власть воюется?» - ехидно не удержался от провокационного вопроса Виктор Борисович (слушание с 10-летнего возраста: — «Голоса Америки», Сёвы Новгородцева и прочих «вражьих голосов» из подкорки мозга поколения Виктора Борисовича вышибить невозможно было ничем, даже атомной войной, даже нахождением в окружении 1942 года - уж такое что выросло, то выросло!)
Деда как-будто кнутом хлестнуло от этого вопроса. Выпрямилась спина, до того вальяжно возлежавшая на дарах весеннего леса. И глядя прямо в глаза потомку, дед тихо и проникновенно сказал: — «А про это, Витя, мы с тобой опосля победы поговорим. Доживём ежели».
«А как же ...» - начал было опять неугомонный Виктор Борисович. И тут же заткнулся. Потому что где-то далеко - на грани слышимости - родились и докатились до них звуки, совершенно не характерные для весеннего леса. Частое «тух-тух-тух», похожее на стрёкот ножной швейной машинки, на которой когда-то любила побаловаться шитьём Виктора Борисовича тётя Маша. А на это «тух-тух-тух» накладывались редкие и чёткие сухие щелчки - так когда-то, в благословенные 70-е его детства, щёлкал кнутом деревенский пастух, загонявший корову Зорьку на двор бабушки Аксиньи.