Спасибо деду за победу
Шрифт:
Процесс впитывания впечатлений прервал хлопок по плечу, от которого Виктор Борисович аж слегка подпрыгнул. «То место, Витёк» - дед внимательно и сосредоточенно смотрел снизу вверх в лицо Виктор Борисовича.
– «Отсюдова я к вам попал. Только тогда ночь была, а нонеча полдень. Там воной» - дед ткнул дланью куда-то в окружающую полянку заросли - «шоссейка. Ночью перейдём её как-нибудь, и дальше лесами до фронта дойдём».
Дед, отпустив плечо Виктора Борисовича, почесал пятернёй затылок под своей лохматой шапчонкой.
– «Как вот только шоссейку-то перейти нам. Фриц, сука, крепко сторожит шоссейку-то. Нарваться можем. Как в прошлый раз нарвалися. Кады с Иваном-то бежали ...»
«А обойти никак?» - прервал воспоминания деда о предыдущем
– «Никак. Шоссейка с юга на север идёт, не обойти её. Политрук баял, на юге партизане есть. Но они далеко - вёрст семьдесят, а то и все сто. Не дойти тебе ... нам. Придётся напрямки идти. Сейчас к шоссейке подберёмся, до ночи заляжем там, а ночью рванём на ту сторону».
«Ну ... пошли тогда» - Виктор Борисович, поддёрнув на спине рюкзак.
– «Погоди ... внучек. Тут я командую. И делать будешь как я скажу. Понял?» - «Понял, понял. Я же тоже в армии служил, понимаю» - «Служил ... хмм..» - скептически хмыкнул дед - «Оно конешно да ... служил ... у нас-то тоже в армии служили. Всё пели помню - мол, малой кровью, могучим ударом. А оно воной как вышло — раздолбанил нас фриц по полной. Аж до Москвы считай драпали. Как-то не так видать служили» - в голосе деда сквозила горечь. «У каждого поколения свои про ... поражения, не только у нас» - подумалось Виктору Борисовичу.
«В общем, так, внучек. Идёшь за мной - след в след идёшь, ни шагу в сторону. Идёшь молча. Ни звука штоб от тебя! Говоришь только когда я спрашиваю. Говоришь шёпотом! Подниму руку так - встал и не шелохнись. Махну рукой так - упал мордой в землю и не шелохнись! Понял меня?»
«Понял, понял, дед! Не дурак чай» - «Хорошо што не дурак. Ну пошли тогда» - «Постой, дед ...» - замешкался Виктор Борисович.
– «Уговор наш помнишь? Ну насчёт ... что нельзя мне в руки фрицам попасть. Помнишь?» - «Помню, помню ... пошли уже ... ерой» - и дед бесшумно не пошёл - заструился - по полянке в сторону деревьев.
Виктор Борисович рванул вслед за дедом, оскальзываясь берцами в прошлогодней листве и честно стараясь ставить ноги в следы безумных дедовых сапожищ. «И как он умудряется так бесшумно идти? Грязища такая, а ведь не чавкнет даже» - удивлялся Виктор Борисович, раздвигая руками хлещущие по лицу ветки ивняка, покрытые только-только начинающими вылезать на белый свет крохотными ярко-зелёными листочками.
Жизнь давно научила Василия делать несколько дел одновременно. Вот и сейчас, когда он бесшумным скользящим шагом бывалого лесовика и воина проскальзывал через корявые ветки подлеска - одна часть его существа чутко сканировала окружающую действительность, отсеивая звуки безопасные - хруст прошлогоднего снега под ногой, пение и свист ошалевших от апрельского тепла птах, сопение и хёканье проламываешегося через лес вслед за ним незадачливого внучка - и пытаясь уловить сквозь них звуки опасные, свидетельствующие о близости беспощадного и умелого врага (а уж в немецкой беспощадности, равно как и их умении воевать, Василий за бесконечно долгие 10 месяцев войны успел убедиться на собственной шкуре неоднократно). Другая же часть по-крестьянски неторопливо и основательно анализировала всё произошедшее и увиденное за последние 48 часов.
Надо заметить, что Виктор Борисович совершенно неправильно оценил характер своего столь неожиданно свалившегося буквально на голову предка. Не был Василий «примитивным человеком середины прошлого века», отнюдь не был. На самом деле был он одарён весьма шустрой соображалкой, и богатым воображением, и холерическим темпераментом, регулярно наполняющим его поджарое мускулистое тело самыми разнообразными эмоциями. Доведись ему родиться лет на сто позже в каком-нибудь мегаполисе - получился бы из него вполне нормальный хипстер, а то и, прости Господи, тиктокер.
Но времена не выбирают - в них живут и умирают. Вот и Василию выпало жить в одно из самых жестоких и страшных времён в истории Руси. И эта жизнь научила его жёстко контролировать свои эмоции, научила взвешивать каждое просящееся на выход слово, каждый
И у Василия тоже были свои претензии к советской власти. В лице батюшки родимого Александра свет Фёдоровича. Александр Фёдорович советскую власть не любил и при этом был на язык несдержан. И в итоге закономерно сгинул лет за 5 до войны на лесоповале. Василия и семью по такому случаю не репрессировали - ибо сын за отца не отвечает (сам Отец Народов так сказал). Но как ни верти - а отец родной всё-таки, хоть и враг народа.
Но когда за Расею стоять - своя обида не в счёт. Немца сперва сломать надо, а там уж и между собой посчитаемся. Так думал Василий - и так же думали миллионы таких же василиев на всей многотысячекилометровой, фонтанирующей кровью и прогибающейся всё ближе и ближе к Москве и Волге линии фронта, разделившей от Баренцева моря до моря Чёрного два мира, две цивилизации, два образа будущего. И потому раз за разом бросались в самоубийственные штыковые атаки на грохочущие бронёй танки, и раз за разом выходили - выползали по лесным дебрям из очередных котлов, и били, били, били врага - чаще всего неумело, но отчаянно и зло. Били - хотя война была уже совершенно очевидно ими проиграна. Били - хотя по всем канонам европейской военной, проверенной веками науки, давным-давно должны были уже капитулировать. И от этого бессмысленного по меркам врага их сопротивления враг зверел всё больше и больше, вымещая злобу от затянувшейся войны и огромных потерь на подпавшем под его власть мирном населении и тех, кому не посчастливилось попасть к нему в плен. Вести об этом доходили на другую сторону огненной черты - и с каждым месяцем, с каждым днём эта война становилась всё ожесточённее, делая невозможным примирение даже гипотетически.
И посему, вопреки боязливым фантазиям Виктора Борисовича, Василий не колебался ни минуты - вернуться на войну или остаться там, в сытом и благополучном будущем (а что этот мир неизмеримо более благополучен, чем тот, в котором довелось жить ему, Василий понял мгновенно, с первого взгляда, невзирая на все жалобы явно зажравшегося внучка). Скорее всего, Василий смог бы устроиться в этом мире XXI века очень даже неплохо - руки и голова на месте, всё остальное приложится. Но его место было здесь - на этой войне. Это был его долг и его судьба. И потому Василий сейчас пробирался на восток по весеннему лесу, сетуя в душе на несуразного своего потомка, пыхтевшего на всю округу как паровоз на станции Вологда-Товарная.
Глава 8. Бег.
Первое время Виктор Борисович не замечал вокруг вообще ничего. Все силы его ума и тела направлены были на одну цель - поспевать за дедом, который шёл вроде бы не быстро, но как-то так ходко, что пропотевший до ворота кожанки Виктор Борисович многократно проклял себя самого за то, что так и не вернулся в начале марта к ежеутренней скандинавской ходьбе - вопреки обещанию, данному самому себе ещё в новогоднюю ночь.
Но человек, как всем известно, не свинья - ко всему привыкает. Вот и Виктор Борисович постепенно как-то отпрукался, втянулся - и начал замечать окружающую действительность.
Действительность же как-то не особо хотела подпитывать восторженные чувства первого в истории попаданца из XXI века в эпоху Второй Мировой. Как ни озирался вокруг себя Виктор Борисович - ничто, ну абсолютно ничто не отличалось от привычного ему весеннего подмосковного леса. Такие же кучи прошлогодней листвы, такие же сугробы чёрного ноздреватого снега, такой же оголтелый птичий гомон сверху и снизу, и со всех сторон. Не было нигде фрицев со шмайсерами, и заградотрядов НКВД, и товарища Сталина с товарищем Берией, жаждущих приобщиться к мудрости потомков в лице Виктора Борисовича.