Спасибо деду за победу
Шрифт:
«Красноармеец Горяев Василий Александрович, вторая рота третьего батальона тыща сто тридцать восьмого стрелкового полка» - сходу подхватил игру дед, даже не поинтересовавшись к чему и зачем (видать магическое буквосочетание: — «НКВД» подействовало).
– «Где и когда вы родились?» - «В тыщща восемьсот девяносто девятом году, деревня Великие Выселки, Великоустюжский уезд Вологодской губернии. Из крестьян, беспартейный, под судом и следствием не состоял» - отчеканил дед, всё так же преданно уставившись в камеру.
– «У вас есть какие-нибудь документы?» - «Красноармейская книжка» - «Покажите». Дед, распахнув телогрейку, извлёк из нагрудного кармана гимнастёрки замусоленную книжицу, развернул, ткнул мутной фотографией в камеру. Виктор Борисович, дождавшись
«Марина ... моя Маринуська - симпампуська ... если ты читаешь это письмо, если ты видишь сейчас это видео - значит меня уже нет в этом мире. Нет, я не умер - по крайней мере надеюсь, что ещё не умер. Просто я в другом времени. Я сейчас в прошлом. В сорок втором году. Я понимаю, что звучит это дико. Но поверь мне - всё это правда. Сегодня днём прямо у меня на участке открылся временной портал в прошлое - туда, в сорок второй. Как в книжках про попаданцев, как в фильмах. И через этот портал ко мне сюда выпал человек. И не просто человек - а мой родной дед Василий. Ну помнишь, который умер, когда я ещё маленький был? Я тебе про него рассказывал. К этому письму приложены видеоролики - это я его пару минут назад на крыльце моей дачи снимал. Посмотри его документ, погугли как красноармейская книжка выглядела - это он, настоящий мой дед из сорок второго! Мы с дедом посоветовались и решили, что портал может открыться обратно в сорок второй. Мы с ним будем караулить. И если портал откроется - пойдём туда вдвоём. Возьмём с собой мой ноут с библиотекой книг по Второй Мировой. Возьмём мемуары Жукова. Ты представляешь, как мы весь ход войны изменим, если наши там эту информацию получат? А я ещё товарищу Сталину и про послевоенное время расскажу. И про Хруща, гниду кукурузную, расскажу. И про Горби, иуду меченого. Я же могу Советский Союз спасти, понимаешь? И проклятых девяностых не будет. Сколько людей останутся живы! Поэтому, понимаешь, не могу я туда не идти. Даже если и погибну там - война всё-таки. Здесь я что? Жизнь прожил зазря. Глупо прожил. Ни зачем. А там если и погибну - так хоть как человек умру. За дело».
Виктор Борисович помолчал минутку, поколебался - говорить, не говорить. Наконец решился: — «Прости меня, Марина. Я тебя любил и люблю. Но ты сама много раз говорила, что у нас с тобой нет будущего совместного. А кроме тебя у меня пожалуй и нет ничего в этом мире, что меня держит. Ребёнок взрослый, у него своя жизнь. Жена ... ей я тоже не особо нужен давно уже. Пойду я туда. Если получится туда попасть - хоть какой-то смысл у моей жизни будет. Уверен, что ты бы на моём месте так же поступила. Я не знаю, что будет, если я туда попаду. Возможно в XXI веке будет совсем другой мир, в котором мы с тобой будем совсем другие - и никогда не встретимся. Но в ЭТОМ мире я тебя любил - и был счастлив. Прощай».
Виктор Борисович решительно, с размаху ткнул пальцем в экран смартфона, останавливая запись. Пока не передумал, быстро закинул письмо на почтовик - с отложенной доставкой через 48 часов. Прислушался к окружающей действительности. На крыльце стояла тишина. «Наточил видать» - подумал Виктор Борисович.
Ноут на тумбочке мигал экранными звёздами скринсейвера. Виктор Борисович мазнул пальцем по пластинке тачпада, разблокируя экран. Закачка закончилась, на жёстком диске ноута осели сотни томов, детально описывающие ход Второй Мировой от первого до последнего её дня. «Надо бы деда минимально проинструктировать. Вдруг со мной что случится ...» Мысль о том, что с ним реально может там, в весьма неуютном прошлом, случиться всё что угодно вплоть до летального исхода, Виктор Борисович старательно загнал как можно дальше в глубины
Виктор Борисович на минутку представил, как он - в генеральском мундире, с яркой рубиновой звездой Героя Советского Союза на груди - солнечным жарким днём лета 1944 едет в сопровождении охраны и адъютантов на «виллисе» по улицам Берлина ... нет, какого Берлина - по улицам Парижа! Едет по Шан д'Элизей, а вокруг приветствуют его ликующие толпы освобождённых от фашизма и капитализма французских трудящихся ... в том числе и элегантные парижанки в коротких платьицах на стройных фигурках, в кокетливых шляпках с откинутыми вуалетками ... а он, Виктор Борисович, счастливо смеясь, машет французским трудящимся затянутой в рукав белоснежного генеральского кителя рукой и посылает парижанкам воздушные поцелуи ...
Сладостные мечты о светлом будущем прошлом развеяло деликатное покашливание. На пороге веранды стоял дедушка родный во всей своей красе - разве что без трёхлинейки, но уже со свежеотточенной любимой МСЛ на ремне сбоку. Ощутив обращённый на него - слегка смутный ещё от грёз - взгляд внука, дед сказал: — «Давай, Витёк, дежурство налаживать, ежели ты готов уже. Заляжем на крыльце и будем кемарить по очереди. Я так думаю, што ежели окно это обратно откроется - то откроется на том же месте, где и сначала. Тут-то мы с тобой туда и замырнём».
«Давай, дед. Только сперва я тебе расскажу кое-что. Смотри, вот это называется ноутбук. Это такой ... устройство такое, в общем. На нём все книги записаны. Он от электричества работает. Вот это надо в электрическую розетку воткнуть. А это пароль доступа» - Виктор Борисович записал карандашом на салфетке пароль, сунул листок в карманчик ноутовой сумки.
– «В общем, если что, нашим отдай, там разберутся».
Виктор Борисович закинул в рюкзак сумку с ноутом. Отправил туда же выключенный смартфон, паспорт и кошелёк («артефакты пригодятся как доказательства для наших там»). Затянул и завязал горловину рюкзака. Всё, готов к труду и обороне.
Нет, не всё ещё. Ещё одна вещь. «Дед, присядь, хочу тебе сказать кое-что». Дед послушно присел на стул, изобразив на лице полное внимание. «Дед, ты сам понимаешь, что вот этот мешок никогда, ни при каких условиях не должен попасть в руки фрицам. Понимаешь?» Дед тихо и серьёзно ответил: — «Понимаю, Витя. Не дурак чай. Гранаты есть у меня. Подорву если что» - «И ещё, дед ... я тоже не должен к ним попасть. Если меня в гестапо пытать будут - я не выдержу. Я им всё расскажу. Поэтому если что ... сделай так, чтобы я к ним живым не попал. Ты - можешь. Ты всё равно толком не знаешь ничего. Поэтому можешь. А мне нельзя. Обещаешь?»
Дед внимательно посмотрел прямо в глаза Виктору Борисовичу. Хотел что-то сказать, да видать раздумал. Встал из-за стола и сказал: — «Пошли, Витёк, на крылец. Будем ждать».
Виктор Борисович подорвался из-за стола вслед за дедом, цапнув по пути заветный рюкзак, призванный изменить весь ход войны. За дверью была благодать. Сиреневые майские сумерки были наполнены соловьиными трелями, и сладострастным клёкотом канавных лягушек, и ... казалось даже прорвавшаяся сквозь оттаявшую землю трава шептала что-то на своём, травном, потаённом языке.
«Ты, Витёк, покемарь здеся пока, вот на скамеечке. А я подежурю» - дед примостился на верхнюю ступеньку крыльца и по своему обыкновению задумчиво уставился куда-то в ивняк. «Хорошо хоть лопатку свою долбаную не точит опять» - подумалось Виктору Борисовичу. Дед, конечно, был родственник, герой войны и всё такое прочее ... но были, были в нём, скажем так, отдельные моменты, которые Виктора Борисовича раздражали. И запах этот ...
«Но, с другой стороны - человек три месяца в окружении провёл. Завоняешь тут. Неизвестно как бы я сам опосля этого благоухал. Маринуська-симпампуська уж точно к себе не подпустила бы» - осознал Виктор Борисович и устыдился.
– «Блин, о чём я вообще думаю? Мне на войну скоро. А я тут деда нюхаю и о бабах мечтаю. Спать, спать срочно!»