Справедливость-это женщина
Шрифт:
Ровно в три Дэвид остановил «роллс-ройс» у подножия широкой каменной лестницы, которая вела через каменный балкон к главному входу необычной формы, в виде круглого купола. Когда он открывал дверь машины, Бетти заметила огонек в его глазах.
Дэвид помог ей выйти и пошел впереди нее по лестнице, потянул железную ручку, прикрепленную к стене, подождал, когда откроется дверь, после чего слегка поклонился и спустился по ступенькам к машине.
На лакее не было ливреи, и он был одет в черный костюм с белым воротником и галстуком, которые ни в коей мере не могли скрыть его положения, так как, слегка наклонив набок голову и голосом с явно высокомерной ноткой, он спросил:
–
– Да.
– Вас ждут. Пройдите, пожалуйста, сюда.
– Благодарю вас. – Были произнесены всего два слова, но их интонация привела лакея в более уравновешенное положение.
Бетти уже шла за ним по небольшому холлу, пол которого был покрыт кафелем и напоминал мясную лавку; затем они вошли в центральный холл. Здесь стены были от пола до потолка облицованы темным деревом и, как будто это производило недостаточно гнетущее впечатление, с панельной обшивки в каждой части комнаты, не имевшей окон, дверей и лестницы, торчали головы животных, преимущественно рогатых.
Пол был покрыт персидскими коврами, настолько изношенными, что они морщились под ногами.
Теперь Бетти уже проходила по короткому широкому коридору, в конце которого лакей остановился, дважды легонько постучал в дверь, открыл ее и гордо объявил:
– Мисс Хьюз-Бэртон.
– А, вот и вы. Вот и вы. Входите. Вы знаете, что ваш ответ пришел только сегодня в одиннадцать часов утра? Проходите, садитесь; кажется, вы замерзли. Это худшая часть страны во всем мире. Вам это известно? Расстегните ваше пальто, иначе не оцените его благ, когда выйдете на улицу… Роджер, принесите чай и не скупитесь на пирожные.
Бетти тем временем прошла через длинную гостиную и села на предложенное место, незаметно осматривая тем временем комнату. В какой-то степени она имела много общего с холлом; единственная разница заключалась в том, что она была светлее. Комната также была выставкой охотничьих трофеев и изделий из высококачественного фарфора и мебели, которые все так или иначе были связаны с путешествиями. Фарфоровая шкатулка с рядами серебряных чашечек, небольшие столики с группами из слоновой кости, фигурами китайцев и орнаментами; единственным безыскусным предметом в комнате был огромный честерфилдский диван, когда-то красивый, обитый зеленым бархатом с золотой бахромой, который и в поблекшем состоянии создавал атмосферу комфорта.
– Как поживаете? – Бетти наклонила голову к хозяйке, которая, посильнее натянув на плечи большую шерстяную шаль, отрывисто воскликнула:
– Тоска! Смертная тоска. Я бы уехала несколько недель тому назад, но Джеймс при последнем издыхании, и Сара хочет, чтобы я оставалась до конца. Почему – не знаю; мы живем как кошка с собакой. Она тупа, в голове – пустота. – Она постучала себе по лбу.
Бетти оставалось лишь промолчать и сдержать подступавший смех, спрашивая себя, как человеческое существо может находиться в таком виде – совершенно беззастенчивым и безразличным к эпохе, в которую оно живет. Это особенно ярко проявлялось в ее наряде, который был еще более старомодным, чем ее облачение во время путешествия, так как на ней был одет целый набор покрывающих друг друга юбок. Из-под шали она не могла видеть лифа, но манжеты платья были шириной как минимум в шесть дюймов и закреплены длинным рядом перламутровых пуговиц.
– Как вы там уживаетесь? – Голова со взъерошенными волосами дернулась в сторону двери гостиной.
– Очень хорошо.
– Сестра добра с вами?
– Да, очень добра.
– По словам Сары, семья, членом которой она стала, какая-то странная.
– В каком смысле? – Тон Бетти стал прохладным.
– Приходится кое-что слышать, на уровне слухов. А он, отец, говорят, человек грубый? Неотесанный.
– Я нахожу его очень умным.
–
Когда он подкатил столик к кровати, старушка устремила на него свой взор. Затем, взяв маленький бутерброд, раскрыла его.
– Огурец. Ох! От огурцов у меня всегда несварение желудка; неужели на кухне нет ничего, кроме огурцов? – Она сверлила лакея своим пронизывающим взглядом, и он ответил почти успокаивающим тоном:
– Внизу яйца и помидоры, миледи.
– А. Это уже лучше. Оставь. Мисс Бэртон разольет. Ведь вы привыкли разливать чай, не правда ли?
– Да. – Бетти слегка улыбнулась. – Я привыкла разливать чай.
– Тогда займитесь этим; у меня все внутри пересохло. На ленч они зажарили ветчину; она была соленой.
Бетти разливала чай из тяжелого серебряного чайника в тончайшие фарфоровые чашечки, и, когда она передала чашку леди Эмберс, пожилая женщина сказала:
– Спасибо, дорогая, спасибо. Как приятно, когда тебе наливают чай и у тебя есть компания. Я очень скучаю по обществу; по людям, с кем можно было бы поговорить. Кушайте сандвичи. С яйцом – внизу. Вы слышали, он сказал.
– Я возьму с огурцом.
– Будьте добры, следите за желудком.
Бетти только что уселась и собиралась попить чай, как вдруг ей пришлось вздрогнуть от восклицания хозяйки.
– Хуже нет, когда приходится говорить: «Да, мэм» или «Нет, мэм». Я не имею в виду лакеев, дворецких и обслугу. Нет, не их; они – прислуга, это у них в крови, как у нас в крови пользоваться их услугами. Но я имею в виду таких людей, как вы, умную, утонченную женщину, вынужденную ухаживать за старыми перечницами. И такие перечницы есть, я это знаю. Помнится, вы говорили мне в поезде, что работали у миссис Боултон-Уэстербрук. Если она похожа на сестру, то я вам не завидую. У нее много лет была компаньонка; они вытирали об нее ноги. Когда же бедняжка заболела, они отправили ее в дом, но не предназначенный для беспомощных женщин, а в заведение, которым управлял какой-то совет. Вы такие знаете… ну, хорошо, может, и не знаете, но они ужасны. Мне пришлось как-то открывать одно такое заведение, и, как я заявила тогда мэру, я молила Бога, чтобы я присутствовала при его закрытии; ужасное место, выкрашенные в зеленый цвет стены, деревянные стулья. Я никогда бы не позволила себе так относиться к людям. У меня до сегодняшнего дня никогда не было компаньонки, я не встречала человека, с которым хотела бы жить, – я имею в виду женщину, – но теперь, кажется, мне пора обзавестись компаньонкой. Я много об этом думала после встречи с вами в поезде. Вы мне нравитесь, девочка, нравитесь. – Она подалась вперед и ткнула тупым серебряным чайным ножом в руку Бетти. – У вас доброе лицо и приятные манеры, но в то же время вы, я вижу, не потерпите от меня никаких глупостей. Как вы смотрите на это?
Она широко улыбнулась, и Бетти тоже подалась вперед и поставила чашку на столик, после чего наклонила голову. Она с трудом сдерживала смех. Но затем позволила ему просочиться, когда старая леди сказала:
– Хотите посмеяться? Что ж, смейтесь; приятно слышать, когда смеются. Одно время я умела смешить. Меня всегда приглашали на вечера. Я была душой любого… но… – Она вдруг замолчала, положила свой наполовину съеденный бутерброд на тарелку и откинула голову на кушетку; затем широко раскрыла рот, приподняла языком нижний ряд зубов и извлекла с десен, видимо, крошки хлеба и кусочки яйца, оттерла палец салфеткой и медленно произнесла: