Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феофано отвернулась.
– Видишь ли, - сказала она сумрачно, опять по-детски утирая ладонью мокрую щеку, - каждый единый бог, которого чтит народ, складывается и вырастает из прежних его богов. Это зрелость души народа. А турки очень еще незрелы рядом с нами: всего страшнее, что они могут показаться темному человеку великими… блестящими, ослепительными… но это внешнее, это то, чего они нахватались у нас и европейцев, точно яркое оперенье. Османы - темные варвары, не знающие себя, и слепо жадные ко всему чужому: шаткие, неверные!
Феофано помолчала,
– Вы, русы, тоже молодой народ… но вы другие! Вы твердо сознаете себя, и до конца отвергаете то, что вам чуждо: вы не рядитесь в чужое платье, как и мы, греки, - но так же, как и мы, то, что вы принимаете, вы принимаете глубоко в сердце! Ни с одной турчанкой, даже самой ученой, - а среди них есть весьма ученые, - я не смогла бы говорить так, как говорю сейчас с тобой!
Феодора вспомнила, кто уже говорил ей такие слова. Поистине – родственные души высказывают и родственные мысли, перекликаются, сами того не зная!
А потом она вспомнила, что переслышала от Феофано за годы знакомства с нею, - и ей стало холодно и горько.
– А сама-то ты веришь в небо? – спросила Феодора царицу. – Веришь в то, что говоришь мне… всем нам?
Феофано обняла ее за шею, прислонившись лбом ко лбу. Она теперь улыбалась.
– В то, что я говорю тебе, я очень хочу поверить… и иногда могу.
Феофано не ошиблась насчет Валента – он вызнал у царицы все, что мог о ее подруге: Феодора была не рабыня, она была верная жена своего мужа, и теперь он не знал, как подступиться к вожделенной женщине. Но это совсем не означало, что он забыл ее. Наоборот: она стала таким шипом в сердце, который очень чувствителен для самолюбивого влюбленного; а тем паче военачальника, благородного мужа, привыкшего к своей неотразимости и женской доступности и покорности. Валент Аммоний простил бы замашки победоносного воина Феофано, своей ученице: но и только. И ей - лишь временно.
После того, как возбуждение встречи спало, у возвратившихся героев наступил упадок сил: как Феодора и думала. Но даже в первые два дня, когда у усталых командиров не было сил ни на что, кроме как лениво разговаривать и бродить по дому и саду, она чувствовала на себе жадный взгляд черных глаз, который, казалось, преследовал ее повсюду… Валент Аммоний, восточный человек, умел делаться таким же незаметным, каким бывал заносчивым и ярким.
Он застал Феодору на третий день одну в саду, где она собирала букет к столу: синие и желтые ирисы, которые московитка полюбила и стала выращивать, подражая царице.
Феодора срезала цветы серебряным столовым ножом и не почувствовала чужого приближения до тех пор, пока ее не овеяло густым запахом благовоний, а горячие руки не обняли ее сзади за талию. Феодора вскрикнула и выронила цветы, а нож удержала.
– Вы?.. – вырвалось у нее.
Аммоний рассмеялся и поцеловал ее в шею, не выпуская из объятий.
– Да, говорите мне вы, - прошептал он. – Это учтиво.
Феодора быстро повернулась и встретилась с ним лицом к лицу.
Готовясь к этому
– Что вам нужно? – гневно спросила госпожа дома.
Черный кентарх улыбнулся.
– Спрячьте ваше оружие. Вы только покалечитесь, пожелав ударить меня! – сказал он. Голос у него был мягкий – как бархатные ножны для кинжала.
Феодора опустила руку с ножом.
– Что это значит, кентарх? Говори мне “ты”, как я тебе! – приказала она.
– Теперь я слышу нашу царицу Феофано, - усмехнулся ромей не то македонской, не то персидской крови. – Но вы не спартанка, госпожа Нотарас, вам это не идет.
Он протянул руку и совершенно бесцеремонно откинул с ее лица прядь волос.
– Вот так. Я желаю любоваться вами.. и возвеличивать вас, - прошептал он, лаская ее жарким взглядом черных глаз. – И вы мне этого не запретите.
Феодора сложила руки на груди и отвернулась; ее все больше волновала и пугала близость этого разбойника и его дерзость, но она преисполнилась решимости не показывать своих чувств.
– Что вам нужно? – повторила она, против воли перенимая его обращение.
Валент поклонился.
– Вы давно знаете, прекрасная госпожа. Мне нужны вы.
Феодора почувствовала, как сердце болезненно толкнулось в груди; она быстро огляделась. Неужели этот сумасшедший способен…
В ответ ромей рассмеялся.
– Тише, дорогая! Я хочу вас не сейчас, конечно. Потом, когда ваш никчемный муж выпустит вас из рук. А ему вас не удержать.
Феодора пришла в такую ярость, подстегиваемую страхом, что не сразу нашлась, что сказать. Потом выпалила:
– Вы думаете, что можете завоевать меня такими словами?..
Аммоний погладил ее по щеке.
– Завоевывают не словами, моя госпожа Нотарас, - улыбаясь, возразил он. – Завоевывают мечом и копьем. К кому вы побежите, когда ваш муж струсит? К Феофано?
Валент позволил себе презрительно, по-мужски, улыбнуться, показав яркие белые зубы: этот грек с примесью неведомых восточных кровей был удивительно хорош собой.
– То, что она делает, конечно, достойно восхищения, - сказал военачальник. – Но такое не может долго продолжаться. Это неестественно для женщины – защищать себя и других, а тем паче, командовать мужчинами! Скоро ее силы и воля истощатся – и что тогда?
– Бог управит, - сухо ответила Феодора: она едва стояла на месте.
– Вы подчиняетесь ей… только потому, что рядом с вами нет сильного мужчины. Я ведь знаю все, что вы делаете с вашей царицей, - усмехаясь и заглядывая ей в глаза, сказал бесстыдный соблазнитель. – Когда такой мужчина появится… теперь… вы забудете все ваши глупости.
Феодора отпрянула, воздев нож; так неожиданно для собеседника, что он вздрогнул: улыбка сбежала с лица.
– Я выслушала тебя, кентарх, а теперь пойду доложу обо всем царице! – свирепо сказала московитка.