Стена

Шмелев Иван Сергеевич

– Пошлите вы его….!

– Нельзя, Саш-ша!
– кричалъ землемръ.
– Это надо взвсить! Это что же! Я самъ изъ среды… Фирочка, глупо же… Мы все-таки интеллигенты, господа… а они все… и эти закуски… и дели-катесы… Фирка, оставь!..

– Получай на водку! А чуть что… къ губернатору!

– Саш-ша! Ты благородный человкъ! Не за водку, а за… губернатора…

Тоненькiй землемръ охватилъ Тавруева, но тотъ оттолкнулъ его и взялъ бутылку.

– Шурка, пьяный будешь.

– Ну, тебя… Вс пей! Зачмъ я васъ привезъ?..

Но

блодинка прижалась къ нему и старалась отнять бутылку.

– Наржешься… какъ кацапъ…

Но онъ оттолкнулъ ее и запрокинулся. Допилъ и швырнулъ бутылку черезъ головы мужиковъ. Она врзалась въ кирпичную кладку и разсыпалась зеленымъ стекломъ.

– Ура-а! дутъ!

Со двора слышался закатывающiйся визгливый смхъ.

– Курчонка щекочутъ, слышите? Опять обомретъ!
– закричала блондинка.
– Шурка, отыми! Отыми сейчасъ!

– Оставить Курчонка!
– крикнулъ Тавруевъ.
– Васька, оставь!

Визгъ кончился. Въ дом загудли мужскiе голоса, и женскiй голосъ визгливо ругался:

– Поганцы, хулиганы! Тьфу вамъ!..

На балконъ, зычно смясь, вошли высокiй и тощiй кандидатъ на судебныя должности, съ маленькой, какъ у ужа, головкой и выпячивающимся кадыкомъ на тонкой ше, и другой, рябоватый и кургузый, похожiй на мшокъ, весь какой-то обсаленный, точно таскали его по трактирнымъ столамъ, тоже чиновникъ, въ фуражк съ чернымъ околышемъ. Подъ руки они вели вырывавшуюся маленькую брюнетку въ бломъ.

– Всю дорогу щекотали… А еще образованные!

– Ха-ха-ха… А кто спрашивалъ про адамово ребро ^{1} ?

– Встать, судъ идетъ!
– баскомъ возгласилъ кандидатъ, выпячивая кадыкъ.
– Вотъ теб твой Курочкинъ!

– Цып-цып-цыпоньки… - шевелилъ пальцами Тавруевъ, присюсюкивая, какъ приманиваютъ куръ.
– Ню, ню, Курчоночекъ…

Она оправляла смятое платье, но Тавруевъ схватилъ ее и посадилъ на плечо.

– Жаль!

Тонкая и вертлявая, какъ змйка, она порывисто чмокнула его въ опухшее красное лицо точно клюнула. Сидя на плеч и болтая ногами въ сквозныхъ алыхъ чулкахъ по-дтски вытянула маленькiя руки къ обломаннымъ сиреняммъ и капризно просила:

– Котю-у…

Вытягивала красныя губы.

– Рви!..

Онъ держалъ ее надъ землей, за перилами, а она рвала уцлвшiя кисти сирени, взвизгивая и болтая ногами.

– А «сестренки»-то?
– спрашивалъ землемръ.

«Сестренки» оказались занятыми въ монастыр. Тамъ былъ большой праздникъ и открытiе новой гостиницы, и «сестренокъ» перехватили братья Люлины, лсники.

Подъ балкономъ никого не было. Артель отошла во дворъ длить деньги, а Пистонъ съ солдатомъ опять покатили въ Тавруевку за водкой.

Непримтный съ балкона, прятался въ кустахъ приказчикъ, продолжая раздумывать - не пойти ли въ городъ. Совсмъ теперь перепьются… И хотлось уйти, и боязно было оставить хозяйское. Поглядлъ на часы - семь.

XV.

Все

еще было душно, хоть и наступалъ вечеръ. Женщины усиленно пудрились и просили лимонаду, но лимонаду-то какъ разъ и не было.

Мужчины сняли кителя и перешли на сельтерскую.

– Купаться!
– сказалъ Тавруевъ.

Мужчины поддержали дружно, но женщины отказывались: испортятся прически, и потомъ возня съ платьями. Но пять голосовъ настаивали:

– Купаться! Купаться!

– Нтъ, нтъ! Гулять!

– Просимъ, просимъ!

Поставили на голоса и ршили идти купаться.

Пошли черезъ садъ. Женщины побжали, взявшись на руки и перепрыгивая по кучамъ щебня, охлестываемыя втками. Замелькали яркими пятнами въ зелени - желтымъ, блымъ и голубымъ, украшенныя блой и синей сиренью заколотой въ волосы и въ корсажи. Кидали въ мужчинъ крупчатыми пучками бузины.

У пруда остановились, восхищались заходящимъ солнцемъ и просили достать еще не распустившихся кувшинокъ. Здсь, передъ солнцемъ и тихой водой, он чувствовали себя другими и стали настойчиво требовать, чтобы мужчины отошли, какъ можно дальше.

– Еще, еще!
– дружно кричали он, топая и смясь. Вонъ за то дерево!

Ну, мы не будемъ раздваться.

– Что за манеженье!

– Нтъ, нтъ! Мы не станемъ раздваться.

Он жались другъ къ дружк, и казались мужчинамъ совсмъ другими, стыдливыми. А кандидатъ сказалъ:

– Это мн нравится! Идетъ.

Мужчины раздлись за старой, въ три обхвата, ветлой и съ уханьемъ покидали блыя и пятнистыя тла въ воду. Гоготали и фыркали, выбираясь на середку. Только тоненькiй землемръ жался у берега, путался въ вязкой тин и кричалъ, что чертовски холодна вода.

Женщины медлили. Но когда немного опьянвшая Фирочка быстро сбросила желтое платье и спустила кружевную съ бантиками рубашку и, семеня ногами, съ визгомъ упала въ осочку и, присвъ въ ней и съеживъ худыя плечи, принялась плескаться, а разметавшiйся на середк Тавруевъ сталъ угрожать, что сейчасъ подплыветъ и пошвыряетъ всхъ. Курочкинъ и Надя поснимали за ветлой платья и съ пугливымъ смхомъ попрыгали въ воду. Здсь он сбились подъ нависшей ветлой, какъ загнанныя робкiя овцы. Но было еще очень свжо въ вод, и он принялись плескаться. А съ открытаго мста подплывали мужчины.

Мшковатый толстякъ изъ канцелярiи губернатора нырялъ, какъ дельфинъ, и пробирался подъ водой. За нимъ саженками поспшалъ Тавруевъ съ кандидатомъ, не слушая уговоровъ усача - не портить настроенiя, а бережкомъ, кроясь въ кустикахъ, подбирался тоненькiй землемръ. Окружили и дружно принялись оплескивать. Женщины спрятались по шейку, подняли руки и умоляли не портить причесокъ.

– Вотъ ты какая! Сто-ой…

Тавруевъ выкинулся однимъ взмахомъ и ухватилъ Курчонка.

– Вотъ когда утоплю!.. Во-отъ…