Стена
Шрифт:
– Навязался ты намъ, солдатъ, на шею - не стрясешь.
– Что у тебя - стряхивай. Скажи еще - слава те, тетереву, что лапки мохнатеньки! Безъ меня такъ бы и ломили за ничего.
Приказчикъ сидлъ въ сторонк, подъ бузиной, и поглядывалъ на часы.
Онъ послалъ съ возчиками записку хозяину, а самъ не пошелъ, - боясь оставить домъ безъ призору.
– Полна Расея васъ, такихъ-то!
– говорилъ солдатъ.
– Ни сало, ни мало, - лопай, что влило. А ты вотъ какъ я! Объ меня затупишься. Вонъ онъ какой обмоклый сидитъ!
–
– Что, Иванъ Иванычъ, приведешь кого на ночь?
Обернулись къ приказчику и посмялись.
Михайла сидлъ съ краю стола и выхлебывалъ щи. Сочно жевалъ и поглядывалъ на оставшiйся ломоть хлба, и широкое лицо его выражало только одно: мъ вотъ и хорошо. Длалъ горломъ, когда застревалъ слишкомъ большой кусокъ закорузлаго хлба, и тогда изгибалъ шею и наклонялся надъ чашкой. А чуть прояснвшая стряпуха совала ему подъ локоть свжiй ломоть.
– А вотъ и кто теперича за мотыжку-то да за ломокъ платить будетъ?
– вздыхалъ Мокей.
– И кто ихъ ссадилъ…
– По крылечкамъ-то кто ночуетъ?
– сказалъ солдатъ.
– Ладно, одумаю тамъ. Можетъ, и на себя приму, глядя по погод…
Трофимъ поглядлъ сурово и ничего не сказалъ. А солдатъ завалился на спину и вытянулся во весь ростъ.
– Калуцкiе!
И-эхъ, зач-эмъ мн голову разби-или,
Зачмъ мн мы-сы-ли разнесли-и?..
За-а-ч-эмъ мальчи-ши-ка я… неща-а-стный…
– Перекуси его, на! Чего ему длается… - сказалъ подошедшiй Пистонъ, выспавшiйся посл обда.
– Чай да сахаръ!
– Я еще имъ штуку угоню!
– оборвалъ солдатъ псню.
– Я еще ни откудова безъ скандаловъ не уходилъ.
– Все по шеямъ гоняли?
Загоготали въ артели.
– Глинку то бы рыть - милое дло, - вздохнулъ Лука.
– Безъ омману…
– Какъ разъ ср'oдни… Посмйся еще, лысый чортъ!..
Пистона разобралъ смхъ. Такой писклявый и непрiятный былъ смхъ этотъ, точно изъ дтской свистульки, что даже Трофимъ окрикнулъ:
– Чего верещишь-то!.. У, блажной.
– Хи-хи-хи… лтошнiй годъ… тавруевскiе съ калуцкими разодрались… хи-хи… ставной… Семенъ Семенычъ… замирилъ… хи-хи…
Пили, дочерпывая изъ котла. Досасывали кусочки сахару.
– Тц… какъ дохлятинкой-то подаетъ… Тц… Закопать бы, што ли…
– Тц… Безъ насъ закопаютъ… Тц…
Гаврюшка постучалъ подъ локоть Луку, державшаго полную чашку.
– Чайку попьешь, куды пойдешь? Гы-ы…
Расплескалось на штаны. Посмялись.
Жарко глядло на нихъ солнце. Оно любило ихъ. Оно сушило на нихъ взмокшiя отъ поту рубахи, сняло съ ихъ лицъ тонкую слабую кожицу и закалило новую, крпкую, покрывъ ее несмываемымъ бурымъ глянцемъ. Приняло ихъ въ свою заботу съ зыбкой скрипучей колыбели и пошло съ ними на вс пути и перепутья путаной жизни. Теперь оно палило ихъ въ головы и обливало потомъ, а они только поглаживали горячiя лица и запеченыя шеи, довольные, что хоть вволю попьютъ чайку и понжатся
– Завтра-то что-то будетъ? Незадачливое какое мсто… И у Михайла рабенка взяло… Тц…
– Бываетъ и отъ мста… тц…
– Нашего-то мста… поискать!
– сказалъ пистонъ.
– Такое мсто! Вотъ въ дому одинъ нипочемъ ночевать не можетъ. Придетъ сейчасъ и душитъ…
– А-а… тц…
– Въ книгахъ записано… въ суд. Баринъ себ здсь… все это мсто бритвой - чикъ… ума ршился. И какъ мущина ежели лягетъ, то требуетъ неизбжно. Внутри у него, будто, лягушка жила, въ ноздрю втянулась въ ночное время… ну, и спутала у него мозги. Подымали потомъ чере пушку, видали доктор`a…
– А то, будто, на молоко выманиваютъ… тц…
– Прямо изъ ружья въ ноздрю бьютъ!
– сказлъ солдатъ.
– Деревня!
– детъ ктой-то!
– визгнулъ Гаврюшка.
Стали слушать. Въ затишьи позывалъ прыгающiй звонъ колокольцевъ. Приказчикъ сорвался изъ-подъ бузины и выбжалъ на дорогу.
– А ну, становой!..
– визгнулъ Пистонъ.
– Теперь поговори-ка…
Солдатъ щелкнулъ фуражкой о колнку, размялъ ее получше и посадилъ пободрй. Расправилъ ладонями усы, откашлялся и тряхнулъ головой.
– А ну-ка, посморкаемъ!..
Пошелъ ко възду, а за нимъ, сгрудившись, выдвинулась артель.
По дорог въ алле катило облачко пыли, и надъ нимъ три лошадиныхъ головы: одна высоко задрнная и дв по бокамъ, уткнувшiяся въ пыль. За ямщикомъ блли фуражки. Далеко сзади поспшали извозчики.
– И крутитъ, и вертитъ… - началъ, было, солдатъ, бодрясь.
Артель шарахнулась, и тройка, вся въ мыл, влетла во дворъ.
– Гляди, чортова кукла!
– крикнулъ плотный и рыжеусый, въ кител, и сунулъ ямщику подъ носъ часы.
– Что! Двухъ минутъ не добралъ! А-а!..
– Ваше счастье…
Изъ коляски вышли трое, въ кителяхъ и фуражкахъ, и тотъ, кто совалъ ямщику часы, рыжеусый и краснолицый, съ натеками подъ глазами, приказалъ суетившемуся Пистону:
– Кульки выбирай. Вы тамъ… помогай!
Сдлалъ пальцемъ къ артели. Лихо выступилъ солдатъ, руку подъ козырекъ.
– Есть, ваше благородiе! За работку положите… Никакъ съ бутылочками!
– Осторожнй, ты!
– Нжнй двки, ваше вскородiе!
Онъ подмигнулъ артели, мявшейся поодаль, и принялся выхватывать кулечки съ выглядывающими соломенными головками.
– Что за народъ?
– ткнулъ краснолицый пальцемъ къ куч.
– Съ еловой стороны, ваше сiятельство!
– выкрикивалъ солдатъ, набирая кульки подъ-мышку.
– На грошъ глянцу, на рупь румянцу… Стекла дятъ, въ сапоги сморкаются! Калуцкiе… И тутъ все бутылочки! Ребята, помогай!
– Рабочiе-съ, Лександръ Сергичъ, - объяснялъ Пистонъ.
– А Василь Мартыныча… стны разбираютъ…