Стена

Шмелев Иван Сергеевич

Стояли, задравъ козыри и поднявъ головы.

– А теб, Степка, сбавить надо, подлецу! Везъ, какъ… беременная баба!..

– Вотъ такъ такъ! Да я, какъ стрла… Какъ навсягды, Лександра Сергичъ. Съ васъ только и пожить…

– Получай. Ру-убль… два-а…

Онъ опускалъ рубли ребрышками, стараясь попасть въ подставленныя пригоршни, а извозчики притворно вскрикивали и дули на ладони. Пистонъ просилъ:

– А мн-то, по старой памяти… врному-то слуг? Хоть гривенничекъ сошвырните… На лысинку хоть

мн…

Онъ снялъ шапчонку и подставлялъ лысинку, показывая пальцами.

– Ребята, иди! Деньгами одляетъ!
– крикнулъ солдатх артели.
– Ей-Богу!

– А намъ-то, намъ!
– кричали съ нижняго балкона женщины.
– Шурочка, намъ-то что жъ?..

Артель слушала, какъ выпрашивали извозчики, какъ Тавруевъ кричалъ Пистону:

– Лысину давай! Пятаками буду…

Сперва Гаврюшка, за нимъ и лука, и Мокей, и молчаливый Цыганъ потянулись къ саду.

Подходили нершительно, постаивалии приглядывались. И шагъ за шагомъ пробирались въ кусты. Махали руками оставшимся.

– Смотри, Шурка!
– кричала, пеергнувшись съ балкона и грозя пальцемъ, блондинка.
– Кацапамъ даешь… Смотри, за-дамъ!

– На затравочку просятъ, ваше высокородiе! А ну-ка, солдатику-то, старому-бывалому, доброму малому, сошвырните рублишко на табачишко, на царску водку - почиститъ глотку! Господа аристократы! дозвольте ловить! А? Ваше сiятельство! Опорки на промнъ за полтьишку!..

Солдатъ прыгалъ подъ балкономъ и подкидывалъ опорки.

– Лови въ ротъ - дамъ цлковый!

– А пымаю! Извольте пытать.

Хлопнулъ по фуражк, закинулъ голову и сталъ на четвереньки, животомъ кверху. Его блая рубаха съ чернымъ горлышкомъ завернулась и показала желтую полоску исхудавшаго тла.

– Ближе подползай!
– кричалъ Тавруевъ, вытягивая руку.
– Еще!

– Ладно, что ль?
– спрашивалъ солдатъ, подбираясь начетверенькахъ, какъ паукъ коси-сно.

Тавруевъ нацливался, перебирая двумя пальцами закраинку сверкающаго рубля. Женщины взвизгивали:

– Въ глазъ-то ему не попадите!

– Чужого не жалй!
– придушеннымъ голосомъ кричалъ солдатъ.
– Вали!

Онъ совсмъ приспособился, разинулъ широко ротъ и затихъ. Но сейчасъ же вскинулся.

– А вы въ бумажку, а то глотку перебьетъ…

– Ладно-ладно. Ближе наставляй!..

Солдатъ ползалъ по трав, точно какое-то невиданное животное - огромный паукъ съ головой человка. Глаза его выкатились и ворочали блками, лицо налилось кровью и почернло, и ощерился красный ротъ.

– Чуръ, безъ фальши, ваше благородiе… Вали!

– Къ чорту!
– отмахнулъ Тавруевъ.
– Еще ломается, болванъ!

– Вотъ такъ фу-унтъ! Обанкрутились…

Онъ поднялся, повелъ налившимися кровью глазами, хотлъ еще что-то сказать, качнулся и схватился за голову. Извозчики смялись:

–

Ай отшибло?..

Смялись и на балкон, и въ артели, какъ солдатъ пошатывался и топтался на одномъ мст.

– А вамъ чего?
– крикнулъ Тавруевъ выглядывавшимъ изъ-за кустовъ артельнымъ.

– А можетъ, дашь чего… - осклабился Гаврюшка и сейчасъ же спрятался въ кустъ.

– Иди, иди… Выходи, вы тамъ!

Выступили двое-трое. Тавруевъ швырнулъ мелочью.

– На шарапъ!
– крикнулъ оправившiйся солдатъ и кинулся.

За нимъ кинулся Пистонъ, осмлвшiй Гаврюшка и Михайла. Елозили по трав, шарили и оттирали другъ дружку. Трофимъ и другiе, постепеннй, держались въ сторонк, но и въ ихъ глазахъ бгали огоньки. Трофимъ уже запримтилъ юркнувшую подъ корень лопушника монету и прикинулъ мстечко - у крапивы лопухъ, - но тутъ же ее нашарилъ солдатъ.

…А, солдатишка!..

– А вы что стали? Лови!
– швырнулъ Тавруевъ степеннымъ.

Сверкнуло серебрецо и заюлило. И тогда кинулись подбирать вс, стукаясь головами и отбрасывая другъ дружку. Хватали и совали за щеку, выдирали ногтями траву и ругались.

Ушелъ съ верхняго балкона Тавруевъ, женщины стали пудрить разгорвшiяся лица, затренькала настраиваемая гитара, а артель все еще нащупывала траву и оглядывала раздавленные лопухи.

XII.

Извозчики покуривали во двор и не думали узжать. Лошадей не отпрягали, только пара кусавшихся пристяжныхъ получила свободу и чинно похаживала бокъ-о-бокъ, перенюхиваясь съ коренникомъ. Тотъ тоже просился и нетерпливо взматывалъ головой въ звон, но на него только покрикивали:

– Стой, чортъ!

Во двор галдли. Солдатъ въ сторонк торопливо высчитывалъ на фуражк сборъ и отругивался отъ Гаврюшки, который настойчиво требовалъ отданный въ долгъ двугривенный.

– Отлипнешь, смола несчастная! На, подавись твоимъ пятиалтыннымъ!

Гаврюшка требовалъ пятака, но солдатъ не слушалъ. Высчиталъ, сунулъ за щеку про запасъ и объявилъ, встряхивая:

– Досыпай! Вотъ они, сорокъ пять копеечекъ, жертвую!

Посматривали на Трофима.

– Докладать, што ль? Чего, пра… гони за водкой.

Трофимъ повертлъ двугривенный и кинулъ въ фуражку. Пустили въ складчину и извозчики, и Пистонъ покатилъ съ Гаврюшкой въ Тавруевку. Да и дло было - наказать придти четверымъ для землемровъ.

Приказчикъ держался въ сторонк и поглядывалъ на часы - не детъ и не детъ хозяинъ. Прислушался къ галднью и тревожился, какъ бы не вышло чего: перепьется артель.

Солдатъ ходилъ гоголемъ, курилъ выпрошенную у господъ папиросу и плевалъ на сапоги приказчику, нарочно проходя близко. Подергивалъ плечомъ и подмигивалъ: