Ты слышишь глухоеВдали бормотанье —Ночного прибояС землей — пререканье.На плоские скалы,Как волны тумана,Ложатся усталоСлова океана:«Что было, что будет,Чем сердце горело,Все скоро забудетНенужное тело.И отдых беззвездныйТебя успокоит,Прохладною безднойНавеки укроет».Но сердцу дорожеСтраданье земное,Но сердце не можетПоверить покою.Я жду, я тоскую,Я морю не внемлю,Ночную, родную,Печальную
землюЯ глажу рукоюС такою любовью,Как будто одноюМы связаны кровью.
«Когда лиловеют вершины…»
Когда лиловеют вершиныИ гаснут снега вдалеке,И вечер по склону долиныСпускается к белой реке,Когда на высоком откосе,Как в зеркале, тает закатИ росы на рыжем покосе,Как звуки, горят и звенят,Когда на уступе высокомСквозь лапы еловых ветвейБлестит деревеньки далекойСозвездие зыбких огней, —Душа поневоле трепещет,И все же не справиться ейС дыханьем угрюмым и вещим,С убийственной жизнью своей.Блаженны все те, кто не знает.Ты слышишь — кузнечик звенит,Летучая мышь пролетает,И птица ночная кричит.[1947]
Вот ночь окно открыла и вошла,И, обойдя всю комнату, приселаНа стул в углу, и смотрит из угла,И комната уже похолодела.Как будто вырезан из жести взгляд, —Не дрогнет он, сухой, упрямый, плоский.О, до чего безжизненно блестятПри лампе стен обструганные доски!Чернеет крепко вбитый в стену гвоздь,Бросая тень — с непостижимой злостью,Как будто тень — уже не тень, а тростьИ ночь меня сейчас ударит тростью.Вот если б вырвать эту трость из рукИ завизжать, завыть, накуролесить,На этот гвоздь, на этот крепкий крюк,Нет, не себя, а мой пиджак повесить![1948]
59
«Вот ночь окно открыла и вошла…» — А, 1978, № 7.
«Поздней осенью время гораздо слышнее…»
Поздней осенью время гораздо слышнее:В сучьях берез и дубов не оно ли шумит?Солнце еще не зашло, но уже вечереет,Облако в небе плывет, но оно уже спит.Глухо стучит равномерный топор дровосека.Вскорости, может быть, завтра начнутся дожди.Может быть, завтра в лесу и в груди человекаСердце уснет, и останется жизнь позади.Падают листья — им велено осенью падать.Жизнь уменьшается с каждым слетевшим листом.Может быть, это последняя в мире отрада —Время услышать, — кто знает, что будет потом.[1947]
В лесу редеют золотые звуки,Их точит тусклой ржавчиной туман.В такие дни подумай о разлуке,Прислушайся — поет лесной орган.Неполон звук, как будто укорочен, —Его осенний стиснул холодок,Как оболочка куколки, непрочен,Не звук уже, не лист и не цветок.Но в этом странном, тусклом шелестеньи,Быть может, все-таки уловишь тыВсе то, что было солнцем, ветром, пеньем,Что на землю слетало с высоты,Все, что струилось знойным водопадом,Что падало, сверкая и звеня,И что теперь вот здесь, с тобою рядом,Лежит сухою корочкой огня.
В изложине чуть слышен голосокБегущего ручья и пахнет сеном,И мошкары прозрачный столб высок,И скоро ночь наступит —
непременно.Уже косцы уходят по домам,Поблескивают косы за плечами,Стекая по натруженным плечамК земле продолговатыми лучами.Ты в скошенной волне травы найдиЧертополох — пушистый и лиловый,В глаза, еще живые, погляди,Как с другом, попрощайся с ним и сноваПрислушайся к журчанию ручья.Встает туман, сливаясь с мраком ночи.Погасли туч пурпурные края,И стала жизнь — на день один — короче.[1947]
61
«В изложине чуть слышен голосок…» — HP.
«Уже в тени стволы берез и вязов…»
Уже в тени стволы берез и вязов,И затянуло мглою круглый пруд,Лишь на вершинах влажные топазыЛиствы осенней гаснут, но живут…Еще! Непрочно краткое сиянье —Ненадолго в воде отраженыПронзительный кусочек мирозданьяИ сломанная ветвь большой сосны.А там, где тень легла бесповоротноНа плоский призрак водного стекла,Обнажены широкие пустотыИ скал подводных длинные тела.В зрачке пруда, расширенном и влажном,Чуть отражаюсь я, а в глубине,Меж гаснущими каплями пейзажа,Живет все то, что недоступно мне.[1949]
Так ночью бабочка стучит в стекло —Настойчиво и без разумной цели,Так в штиль волны пологое крылоПередвигает гальку еле-еле.Так, всхлипнув, радужные пузыриВсплывают на поверхности болота,Так на пороге утренней зариСтучат шаги или скрипят ворота.И чуть шурша, и будто сам собойСлетает лист, как желтый призрак звука…Должно быть, я вот так же в мир чужойСтучусь чуть уловимой тенью стука.[1949]
62
«Так ночью бабочка стучит в стекло…» — А, 1978, № 7.
Когда душа от тела отстранится,Она еще огромных сорок днейНикак не может перейти границыЕе трудами вспаханных полей.Еще шуршащие овсы не сжаты,Еще ржаная дышит полоса,Еще на фоне желтого заката,Как привидения, плывут леса…А между тем, сквозь воск пустого тела,Как дым пожара из щелей жилья,Струится тлен, и прах окостенелыйЖивет, — уже чужую жизнь тая.Ей невдомек — бездомной невидимке —Участнице работ, что кончен труд,Что нет за нею больше недоимки,Что без нее посеют и сожнут.И сорок дней, огромных и бесстрастных,Широких, как ворота в мир иной,Ей суждено дышать простором ясным,Всей невозвратной прелестью земной.1950
63
«Когда душа от тела отстранится…» — HP.
«Где я кончаюсь? Там, куда рукой…»
Где я кончаюсь? Там, куда рукойМогу достать, хотя бы с напряженьем?А как же мир, рожденный надо мнойИ подо мной — моим воображеньем?Иной звезды как будто вовсе нет:Я выдумал ее, но призрак этотЖивее тех, чей темный полусветНе назовешь огнем, ни даже светом.Что ж из того, что каждый палец мойЗаканчивает розоватый ноготь, —Ведь я могу сквозь тесный мир земнойИ вовсе неземное тоже трогать.Не трудно спичкою зажечь свечу,Я справиться могу с недомоганьем,И в силах я, когда я захочу,Любую вещь обрадовать дыханьем,Одушевить ее, и вот, — спеша,По-своему, по-птичьи защебечетИ мне ответит — вещая душаНа русский звук моей тяжелой речи.