Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

Говорит Слава

Труби, труба, звени, труба, Нумансия жива, Пускай молчат ее гроба — Не умер древний род, Народа вольного права И смерть не отберет. Слава Нумансии нашей! Я доблесть новую пою, Шуми, народный флаг, Греми, труба моя, Опять Испания в бою, Опять пришел свободы враг В испанские края! Тому сраженью срока нет, Враг яростью одет, Уж год ушел, ушел второй, И третий год идет. Когда сражен один герой — Другой герой встает! Слава Испании нашей! И стало поле битвы здесь Яснейшим издали, И всех друзей не перечесть, Что в помощь ей пришли, Что в битвах умерли за честь Народов всей земли! Слава борцам за свободу! Зажжет последняя борьба Всемирные

края — Звени, моя труба, Греми, труба моя. И встанет вольной навсегда В бессмертной армии труда Испания моя! Слава Великому Октябрю! Слава! 1938

498. КИРОВ С НАМИ

1

Домов затемненных громады В зловещем подобии сна, В железных ночах Ленинграда Осадной поры тишина. Но тишь разрывается воем — Сирены зовут на посты, И бомбы свистят над Невою, Огнем обжигая мосты. Под грохот полночных снарядов, В полночный воздушный налет, В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. В шинели армейской походной, Как будто полков впереди, Идет он тем шагом свободным, Каким он в сраженья ходил. Звезда на фуражке алеет, Горит его взор огневой, Идет, ленинградцев жалея, Гордясь их красой боевой.

2

Стоит часовой над водою — Моряк Ленинград сторожит, И это лицо молодое О многом ему говорит. И он вспоминает матросов Каспийских своих кораблей, Что дрались на волжских откосах, Среди астраханских полей. И в этом юнце крепкожилом Такая ж пригожая стать, Такая ж геройская сила, Такой же огонь неспроста. Прожектор из сумрака вырыл Его бескозырку в огне, Названье победное «Киров» Грозой заблистало на ней…

3

Разбиты дома и ограды, Зияет разрушенный свод, В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. Боец, справедливый и грозный, По городу тихо идет. Час поздний, глухой и морозный… Суровый, как крепость, завод. Здесь нет перерывов в работе, Здесь отдых забыли и сон, Здесь люди в великой заботе, Лишь в капельках пота висок. Пусть красное пламя снаряда Не раз полыхало в цехах, Работой на совесть, как надо, Гони и усталость и страх. Мгновенная оторопь свяжет Людей, но выходит старик,— Послушай, что дед этот скажет, Его неподкупен язык: «Пусть наши супы водяные, Пусть хлеб на вес золота стал, Мы будем стоять как стальные, Потом мы успеем устать. Враг силой не мог нас осилить, Нас голодом хочет он взять, Отнять Ленинград у России, В полон ленинградцев забрать. Такого вовеки не будет На невском святом берегу, Рабочие русские люди Умрут, не сдадутся врагу. Мы выкуем фронту обновы, Мы вражье кольцо разорвем, Недаром завод наш суровый Мы Кировским гордо зовем».

4

В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. И сердце прегордое радо, Что так непреклонен народ, Что крепки советские люди На страже родимой земли… Всё ближе удары орудий, И рядом разрывы легли. И бомбы ударили рядом, Дом падает, дымом обвит, И девушка вместе с отрядом Бесстрашно на помощь спешит. Пусть рушатся стены и балки, Кирпич мимо уха свистит, Ей собственной жизни не жалко, Чтоб жизнь тех, зарытых, спасти. Глаза ее грустны и строги, Горит молодое лицо, Ей гвозди впиваются в ноги, И проволок вьется кольцо. Но сердце ее непреклонно И каменно сжаты уста, Из Кировского района Прекрасная девушка та. Вот юность — гроза и отрада, Такую ничто не берет. В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет…

5

Глашатай советского века, Трибуном он, воином был На снежных предгорьях Казбека, Во мраке подпольной борьбы. Он помнит кровавые, злые, В огне астраханские дни, И ночи степные, кривые, Как сабли сверкали они. Так сердцем железным и нежным Осилил он много дорог, Сражений, просторов безбрежных, Опасностей, горя, тревог. Но всей большевистской душою Любил он громаду громад Любовью последней, большою — Большой трудовой Ленинград. …Но черные дни набежали, Ударили свистом свинца, Здесь люди его провожали Как друга, вождя и отца. И Киров остался меж ними, Сражаясь, в работе спеша, Лишь вспомнят могучее имя — И мужеством крепнет душа.

6

На улицах рвы, баррикады, Окопы у самых ворот, В железных ночах Ленинграда За город он тихо идет. И видит: взлетают ракеты, Пожаров ночная заря, Там вражьи таятся пикеты, Немецких зверей лагеря. Там

глухо стучат автоматы, Там вспышки как всплески ножа, Там, тускло мерцая, как латы, Подбитые танки лежат. Враг к городу рвется со злобой — Давай ему дом и уют, Набей пирогами утробу, Отдай ему дочку свою. Оружьем обвешан и страшен, В награбленных женских мехах, Он рвется с затоптанных пашен К огням на твоих очагах. Но путь преградить супостату Идет наш народ боевой. Выходит, сжимая гранату, Старик на сраженье с ордой. И танки с оснеженной пашни Уходят, тяжелые, в бой; «За Родину!» — надпись на башне, И «Киров» — на башне другой.

7

И в ярости злой канонады Немецкую гробить орду В железных ночах Ленинграда На бой ленинградцы идут. И красное знамя над ними Как знамя победы встает. И Кирова грозное имя Полки ленинградцев ведет! Ноябрь 1941

499. СЛОВО О 28-ми ГВАРДЕЙЦАХ

Безграничное снежное поле, Ходит ветер, поземкой пыля, — Это русское наше раздолье, Это вольная наша земля. И зовется ль оно Куликовым, Бородинским зовется ль оно, Или славой овеяно новой, Словно знамя опять взметено,— Всё равно — оно кровное наше, Через сердце горит полосой. Пусть война на нем косит и пашет Темным танком и пулей косой, Но героев не сбить на колени, Во весь рост они встали окрест, Чтоб остался в сердцах поколений Дубосекова темный разъезд, Поле снежное, снежные хлопья Среди грохота стен огневых, В одиноком промерзшем окопе Двадцать восемь гвардейцев родных!

1

Из Казахстана шли бойцы, Панфилов их привел могучий: Он бою их учил, как учат Сынов чапаевцы-отцы. Учил маневру и удару Лихих колхозников Талгара, Казахов из Алма-Ата, Киргизов и казахов дюжих. Была учеба не проста: Кругом бои, пустыня, стужа, Фашисты рвутся на Москву, Снега телами устилая,— Стоит дивизья удалая, Похожа сила боевая На тонкой стали тетиву. Она под опытной рукою Звенит, натянута, и вдруг Своей стрелою роковою Рвет вражьей силы полукруг. Она, гвардейская Восьмая, Врага уловки понимает. Стоит, откуда б он ни лез, На всех путях наперерез. И не возьмешь ее охватом, Не обойдешь ее тайком — Как будто место то заклято Огнем, уменьем и штыком. Герой подтянутый и строгий, Стоит Панфилов у дороги, Ему, чапаевцу, видны В боях окрепшие сыны. Глядит в обветренные лица, На поступь твердую полков, Глаза смеются, он гордится: «Боец! Он должен быть таков!» Его боец!.. Пускай атака, Пусть рукопашная во рву — Костьми поляжет — и, однако, Врага не пустит на Москву!

2

Окоп. Гвардейцев двадцать восемь. Сугробов белые ряды. По горизонту ветер носит Пожаров дальних черный дым. Там горе горькое маячит, Там песен больше не поют, Там хоронятся, стонут, плачут, Там подневольный, рабский труд. Стоят в окопе двадцать восемь Под небом диким и седым, Глядя, как ветер вдаль уносит Пожаров долгих горький дым. И говорит Кужебергенов Дружку Натарову: «Иван, Москвы стоят за нами стены, Любимый солнцем Казахстан! Там наши девушки хохочут, Какие там весною ночи, Какие в песнях там слова, Какая там в лугах трава! Я грузчик. Я простой рабочий. Я жизнь люблю. Я жил, Иван, Но дай сейчас две жизни сразу — Не пожалею их в бою, Чтоб бить фашистскую заразу И мстить за родину свою! Смотри, Иван, на эти дымы И этот край — наш край любимый! Он близок сердцу моему, — Как тяжело сейчас ему!» Стоит на страже под Москвою Кужебергенов Даниил: «Клянусь своею головою Сражаться до последних сил!» И говорит Иван Натаров: «Я тоже человек не старый, Я тоже человек прямой — Боец дивизии Восьмой. И память — нет, не коротка. Я помню, как мы ладно жили, Как мы работали, дружили. Дни тяжелы у нас пока — В них тяжесть полного подсумка. Есть у меня такая думка: Что мы не посрамим Восьмой, Не посрамим гвардейской чести, А час придет — погибнем вместе, Врага в могилу взяв с собой!» Окоп. Гвардейцев двадцать восемь. Здесь каждый вспоминал свое, Родных, родного неба просинь, Ее, далекую ее, Ту девушку, что помнит друга… Но мысли, сделав четверть круга, Как сон, что снится наяву, Все возвращались под Москву. Сияньем преданности высшей, Любовью всех окружена, Она вставала неба выше, И каждого звала она. …И тут увидел Добробабин Меж снежных горок и ухабин Иную, черную гряду. «Идут, — сказал, — они идут!»