Стихотворения

Кузмин Михаил Алексеевич

Май 1921

VI. Вокруг^*

«Любовь чужая зацвела…»^*

Любовь чужая зацвела Под новогоднею звездою, — И все ж она почти мила, Так тесно жизнь ее сплела С моей чудесною судьбою. Достатка нет — и ты скупец, Избыток — щедр и простодушен. С юницей любится юнец, Но невещественный дворец Любовью этой не разрушен. Пришелица, войди в наш дом! Не бойся, снежная Психея! Обитель и тебе найдем, И станет полный водоем Еще полней, еще нежнее.

1921

А. Д. Радловой^*

Как

птица, закликать и биться Твой дух строптивый не устал. Все золотая воля снится В неверном отблеске зеркал. Свои глаза дала толпе ты И сердце — топоту копыт, Но заклинанья уж пропеты И вещий знак твой не отмыт. Бестрепетно открыты жилы, Густая кровь течет, красна. Сама себя заворожила Твоя «Вселенская весна».

Апрель 1921

Поручение^*

Если будешь, странник, в Берлине, у дорогих моему сердцу немцев, где были Гофман, Моцарт и Ходовецкий (и Гете, Гете, конечно), — кланяйся домам и прохожим, и старым, чопорным липкам, и окрестным плоским равнинам. Там, наверно, все по-другому, — не узнал бы, если б поехал, но я знаю, что в Шарлоттенбурге, на какой-то, какой-то штрассе, живет белокурая Тамара с мамой, сестрой и братом. Позвони не очень громко, чтоб она к тебе навстречу вышла и состроила милую гримаску. Расскажи ей, что мы живы, здоровы, часто ее вспоминаем, не умерли, а даже закалились, скоро совсем попадем в святые, что не пили, не ели, не обувались, духовными словесами питались, что бедны мы (но это не новость: какое же у воробьев именье?), занялись замечательной торговлей: все продаем и ничего не покупаем, смотрим на весеннее небо и думаем о друзьях далеких. Устало ли наше сердце, ослабели ли наши руки, пусть судят по новым книгам, которые когда-нибудь выйдут. Говори не очень пространно, чтобы, слушая, она не заскучала. Но если ты поедешь дальше и встретишь другую Тамару — вздрогни, вздрогни, странник, и закрой лицо свое руками, чтобы тебе не умереть на месте, слыша голос незабываемо крылатый, следя за движеньями вещей Жар-Птицы, смотря на темное, летучее солнце.

Май 1922

Рождество^*

Без мук Младенец был рожден, А мы рождаемся в мученьях, Но дрогнет вещий небосклон, Узнав о новых песнопеньях. Не сладкий глас, а ярый крик Прорежет темную утробу: Слепой зародыш не привык, Что путь его подобен гробу. И не восточная звезда Взвилась кровавым метеором, Но впечатлелась навсегда Она преображенным взором. Что дремлешь, ворожейный дух? Мы потаенны, сиры, наги… Надвинув на глаза треух, Бредут невиданные маги.

Декабрь 1921

Зеленая птичка^*

В ком жив полет влюбленный, Крылато сердце бьется, Тех птичкою зеленой Колдует Карло Гоцци. В поверхности зеркальной Пропал луны топаз, И веется рассказ Завесой театральной. Синьоры, синьорины, Места скорей займите! Волшебные картины Внимательней смотрите! Высокие примеры И флейт воздушный звук Перенесут вас вдруг В страну чудесной веры, Где статуи смеются Средь королей бубновых, Подкидыши найдутся Для приключений новых… При шелковом шипеньи Танцующей воды Певучие плоды Приводят в удивленье. За розовым плюмажем Рассыпалась ракета. Без масок мы покажем Актера и поэта, И вскроем осторожно Мечтаний механизм, Сиявший романтизм Зажечь опять возможно. И сказки сладко снятся Эрнеста Амедея… Родятся и роятся Затея из затеи… Фантазия обута: Сапог ей кот принес… И

вдруг мелькнет твой нос, О, Доктор Дапертутто!

1921

Английские картинки^*

(Сонатина)

а) Осень

Бери, Броун! бритвой, Броун, бряк! Охриплый флейтист бульк из фляг. Бетси боится бегать в лес. В кожаной куртке курит Уэлс.   Стонет Томми на скрипке.   Облетели липки…   Простите, прогулки!   Простите, улыбки!   В неметеном дому   Шаги — гулки,   Спущен флаг…   К чему? Джин, Броун! Джигу, Броун! У дров дремать. Постным блином поминать покойную мать. Что нам до Уэлса, что до Бетси? Будет пора дома насидеться. В смятых шляпках торчат ромашки, По площади плоско пляшут бумажки… Бодрись, Броун, Бомбейский князь! Не грянь в грязь. Фонарь… Что такое фонарь? Виски, в висок ударь! Ну! «Пташечки в рощице славят согласно Все, что у Пегги приятной прекрасно!»   Морской черт,   Не будь горд!   Я самому лорду   Готов дать в морду. «Лишь только лен, мой лен замнут, Слезы из глаз моих побегут».

б) Именины

Алисы именины, Крыжовенный пирог, В гостиной — пол-куртины, Кухарка сбилась с ног. Саженный мореходец Краснеет до рыжа. Ну-ну, какой народец: Зарежет без ножа! Бульдог свирепо скачет И рвется из окна. Хозяйка чуть не плачет, Соседка смущена. — Нелепо в Пикадилли Болтаться целый день. «Зачем не приходили Вчера вы под сирень?» — Алисин нынче праздник, — Кладите потроха! «Хоть вы большой проказник, Но я вас… ха, ха, ха!» Ах, вишни, вишни, вишни На блюдцах и в саду. — Я, может быть, здесь лишний, Так я тогда уйду. — О нет! — ликуют ушки. Веселый взгляд какой! И поправляет рюшки Смеющейся рукой.

в) Возвращение

Часы буркнули «бом!» Попугай в углу «каково!» Бабушка охнула «Джо!» И упала со стула. Малый влетел, как шквал, Собаку к куртке прижал, Хлопнул грога бокал, — Дом загудел, как улей. Скрип, беготня, шум, Трубки, побитый грум, Рассказы, пиф-паф, бум-бум! Господи Иисусе! Нелли рябая: «Мам, Я каморку свою отдам. Спать в столовой — срам: Мальчик-то не безусый». Гип-гип, Вест-Индия!!

1922

«У печурки самовары…»^*

У печурки самовары, Спит клубком сибирский кот. Слышь: «Меркурий» из Самары За орешником ревет. Свекор спит. Везде чистенько. Что-то копоть от лампад! «Мимо сада ходит Стенька». Не пройтиться ли мне в сад? Круглы сутки все одна я. Расстегну тугой свой лиф… Яблонь, яблонька родная! Мой малиновый налив! Летом день — красной да долгий. Пуховик тепло томит. Что забыла там, за Волгой? Только теткин тошный скит!

1921

«На площадке пляшут дети…»^*

На площадке пляшут дети. Полон тени Палатин. В синевато-сером свете Тонет марево равнин. Долетает едкий тмин, Словно весть о бледном лете. Скользкий скат засохшей хвои, Зноя северный припек. В сельской бричке едут двое, Путь и сладок, и далек. Вьется белый мотылек В утомительном покое. Умилен и опечален, Уплываю смутно вдаль. Темной памятью ужален, Вещую кормлю печаль. Можжевельника ли жаль В тусклом золоте развалин?