Поля, полольщица, поли!Дева, полотнища полощи!Изида, Озириса ищи!Пламень, плевелы пепели!Ты, мельница, стучи, стучи, —Перемели в муку мечи!Жница ли, подземная ль царицаВ лунном Ниле собирает рожь?У плотин пора остановиться, —Руку затонувшую найдешь,А плечо в другом поймаешь месте,Уши в третьем… Спину и бедро…Но всего трудней найти невестеЗалежей живительных ядро.Изида, Озириса ищи!Дева, полотнища полощи!Куски раздробленные вместе слагает(Адонис, Адонис загробных высот!)Душа-ворожея божественно знает,Что медом наполнен оплаканный сот.И
бродит, и водит серебряным бреднем…Все яви во сне мои, сны наяву!Но сердце, Психея, найдешь ты последним,И в грудь мою вложишь, и я оживу.Пламень, плевелы пепели!Поля, полольщица, поли!В раздробленьи умирает,Целым тело оживает…Как Изида, ночью бродим,По частям его находим,Опаляем, омываем,Сердце новое влагаем.Ты, мельница, стучи, стучи, —Перемели в муку мечи!В теле умрет — живет!Что не живет — живет!Радугой сфер живет!Зеркалом солнц живет!Богом святым живет!Плотью иной живетЦелостной жизни плод!
Вот барышня под белою березой,Не барышня, а панна золотая, —Бирюзовато тянет шелковинку.Но задремала, крестики считая,С колен скользнула на траву ширинка,Заголубела недошитой розой.Заносчиво, как молодой гусарик,Что кунтушом в мазурке размахался,Нагой Амур широкими крыламиВ ленивом меде неба распластался,Остановись, душа моя, над нами, —И по ресницам спящую ударил.Как встрепенулась, как захлопотала!Шелка, шитье, ширинку — все хватает,А в золотом зрачке зарделась слава,И пятки розоватые мелькают.И вдруг на полотне — пожар и травы,Корабль и конница, залив и залы,Я думал: «Вышьешь о своем коханном!»Она в ответ: «Во всем — его дыханье!От ласки милого я пробудиласьИ принялась за Божье вышиванье,Но и во сне о нем же сердце билось —О мальчике минутном и желанном».
Врезанные в песок заливы —кривыи плоски;с неба ускакала закатная конница,ивы,березки —тощи.Бежит, бежит, бежитдевочка вдоль рощи:то наклонится,то выгнется,словно мяч бросая;треплется голубаяленточка, дрожит,а сама босая.Глаза — птичьи,на висках кисточкой румянец…Померанецжелтеет в осеннем величьи…Скоро ночь-схимницамахнет манатьей на море,совсем не античной.Дело не в мраморе,не в трубе зычной,во вдовьей пазухе,материнской утробе,теплой могиле.Просилиобе:внучка и бабушка(она — добрая,старая, все знает)зорьке ясной подождать,до лесочка добежать,но курочка-рябушкаулетела,в лугах потемнело…«Домой!» —кричат за рекой.Девочка все бежит, бежит,глупая.Пробежала полсотни лет,а конца нет.Сердце еле бьется.Наверху в темноте поетсясладко-пленительно,утешительно:— Тирли-тирлинда! я — Психея.Тирли-то-то, тирли-то-то.Я пестрых крыльев не имею,но
не поймал меня никто!Тирли-то-то!Полно бегать, мышонок мой!Из-за реки уж кричат: «Домой!»
Любовь, о подружка тела,Ты жаворонком взлетела,И благостна, и смела,Что Божеская стрела.Теперь только песня льется,Все вьется вокруг колодца.Кто раз увидал Отца,Тот радостен до конца.Сонливые тени глуше…Восторгом острятся уши,И к телу летит душа,Жасмином небес дыша.
Стеклянно сердце и стеклянна грудь,Звенят от каждого прикосновенья,Но, строгий сторож, осторожен будь;Подземная да не проступит мутьЗа это блещущее огражденье.Сплетенье жил, теченье тайных вен,Движение частиц, любовь и сила,Прилив, отлив, таинственный обмен, —Весь жалостный состав — благословен:В нем наша суть искала и любила.О звездах, облаке, траве, о васГадаю из поющего колодца,Но в сладостно-непоправимый часК стеклу прихлынет сердце — и алмазПронзительным сияньем разольется.
Наполнен молоком опал,Залиловел и пал бесславно,И плачет вдаль с унылых скалКельтическая Ярославна.Все лодки дремлют над водой,Второй грядою спят на небе.И молится моряк седойО ловле и насущном хлебе.Колдунья гонит на лунуВолну смертельных вожделений.Grand Saint Michel, protege nous! [92]Сокрой от сонных наваждений!