Стоянка поезда – двадцать минут
Шрифт:
Дом-интернат для инвалидов войны и труда на о. Валааме в Карелии был организован в 1950 году по Указу Верховного Совета Карело-Финской ССР в монастырских постройках среди садов и огородов Валаамского монастыря. На приютившем их острове поселились бывшие фронтовики, оставшиеся без жилья, без родных и близких, потерявших руки, ноги, слух, зрение. Сюда же приезжали с разных концов страны, нередко не менее обездоленные войной люди, для формирования обслуживающего персонала. И для тех, и для других Валаам стал второй родиной.
В этом интернате находились особенные инвалиды ВОВ, так называемые «самовары» — без рук и ног. Они не хотели возвращаться домой, и их семьи получали либо извещение
Первых инвалидов привезли на остров в 1950 году, а только в 52-м протянули им электричество. Их иногда выносили подышать свежим воздухом и подвешивали в корзинах с помощью веревок на деревьях. Зачастую, в одной корзине жили по два безногих человека. Это были в основном 20-летние ребята. Иногда о них забывали, и они замерзали.
В недрах архивов похоронена справка о Герое Советского Союза Григории Волошине, чья заброшенная могила находится на о. Валаам. «Волошин Григорий Андреевич 05.02.22–16.01.45 гг. Летчик-истребитель, мл. лейтенант. Участник ВОВ с 1944 г. Воевал в составе 813истребительного авиационного полка. 16 января 45 г. в воздушном бою, спасая своего командира, таранил FW-190 и сам погиб».
Но он остался жив, потеряв руки, ноги, слух и речь. В интернате провёл 29 лет. Он, абсолютно беспомощный, жил на Валааме, и имя его было известно только на острове. Настоящий герой понимал, что в таком состоянии для родственников он будет тяжелейшей обузой. И он остался в интернате. Семья считала его пропавшим без вести. Родные Героя узнали о том, как сложилась его судьба, лишь в 1994 году. Тогда на Игуменском кладбище и появился памятник в его честь. Однако позже могила пришла в запустение.
…Печальный и горестный остров Валаам. Интернат находился в ведомстве МВД. У его обитателей отбирались паспорта и солдатские книжки — фактически переводя в разряд заключённых. Сюда, чтобы не портили городской ландшафт, ссылали инвалидов — самых разных, от безногих и безруких до олигофренов и туберкулёзников. Валаам был самым известным из десятков мест ссылки инвалидов ВОВ…»
30
Когда человек работает на производстве, то, наверное, и меньше думает о происходящем, меньше времени на это остаётся. А когда он на пенсии, на так называемом заслуженном отдыхе, то чаще и больше думается. Причём, не о происходящем, а о прошедшем лезут в голову воспоминания. Словно, вновь проживаешь давно минувшие дни. Анализируешь и сопоставляешь события, сравнивая их значимость с ныне текущими делами, выделяя и отмечая главное, отбрасывая и забывая второстепенное.
В послевоенную пору и позже кому могло прийти в голову, что рухнет Советский Союз безо всякой войны и «гитлеров»? Ниспадёт и рассыплется марксистко-ленинская идеология? Само понятие коммунизм закатится неведомо за какие политические плинтусы, обретя нарицательный смысл? По-новому начнут рушиться экономические устои страны Советов, выстроенные тоже после разрушительного 1917 года, когда до основания новая власть разрушила старый мир дореволюционной монархической, как теперь бытует мнение, процветающей царской России.
«Не зря говорят, маленькие детки — маленькие бедки», — размышлял Василий, вспоминая, как росли и взрослели дочери Лида и Юля. Засопливят или затемпературят — вот беда так беда! Переживаний выше макушки! Сколько соплей — столько и волнений! Выросли дочки — выросли хлопоты. Главные из них связаны с тем, как определится-определится взрослая жизнь? Какие ребята выпадут в женихи? Почему-то Василию казалось, будь у него с Анной парни, было бы спокойнее. Хотя, как сказать? Закончилась девятилетняя война в Афганистане… Теперь на Северном Кавказе
Умение обходиться минимальным, отказывая себе в удовольствии вкусно поесть и нормально одеться — становился привычным образом жизни российских пенсионеров. Увы, но жить бедно становилось привычкой для человека труда. Одежду и обувь донашивают ещё с тех времён, когда ходили на работу. Отдыхать пенсионеры никуда не ездят. Что такое море, даже и не вспоминают. Так что отдых — на крыльце…
— Ну, как ты? — вошла в комнату бабка. Она вернулась из магазина с матерчатой сумкой в руке. — Хлеб опять подорожал, — она вынула буханку. — Полегчало хоть?
— После таблетки стало легче. Почти не болит, — соврал Василий, чувствуя, как колет в груди.
— Вот и хорошо. На ужин чего сварить?
— Свари, что сама хочешь.
— Картошку-толчёнку с малосольными огурцами поедим?
— Поедим.
— Дуся жалуется, что капусту шибко черви жрут. Все листья в дырках. У нас, кажись, ничего. Тюфу-тьфу, не сглазить. От блошек, говорят, хорошо самосад спасает, если его рядом с капустой высаживать.
— Нам самосад без надобности.
— А хорошо всё-таки, отец, что ты некурящий. Вон сколько денег на дым у людей переводится, — она помолчала, добавила в раздумье: Что-то давно от девок писем не было.
— Напишут. Щас, поди, чернила разводят.
— Реже стали о делах своих рассказывать.
— Может, и новостей особых нет, потому и не пишут?
— Новостей нет, но просто бы весточку дали.
— О чём?
— О том, что изменений нет, но всё хорошо у них там, в городе.
— Не бери, мать, близко к сердцу, что письма редко приходят. Всё у них там нормально. Не переживай.
— Успокаиваешь меня. А всё равно на душе спокойней, когда письмо приходит. Чего молчишь-то?
— А что говорить? Я всё сказал.
— Ладно, пойду картоху чистить.
«Чернила разводят… Шутит, и то ладно. Значит, ничего. Значит, полегчало», — подумала бабка, и на душе немного отлегло.
После недавнего письма из родительского дома Юлька не знала, что ответить и что посоветовать?
Мама сообщала, что отец сильно приболел. Мучают боли в груди. Осколок не даёт покоя. В прошлую субботу истопил баню, но париться не смог. Поплескал на себя водицы и пришёл. Толком-то и не помылся. Раньше, когда помоложе был, врачи твердили в один голос, что нельзя трогать. Опасно, потому что осколок рядом с сердцем. Не так давно побывал опять в больнице. Теперь те же врачи в один голос говорят другое. Мол, надо было, дедушка, раньше думать, когда организм крепче был. А теперь, вроде, уже и поздно операцию делать. Никакой хирург за неё даже и не возьмётся ни в районе, ни в области. Что же теперь дедушке делать? Ложиться и помирать? И верь после этого врачам. Некоторые, правда, не исключают возможность хирургического вмешательства, не гарантируя, впрочем, положительного результата. Озвучивают кругленькую сумму, которую всей деревней за год не собрать. Даже при условии ни есть, ни пить, ни в уборную ходить…