Стоянка поезда – двадцать минут

Мартыненко Юрий

— Пусть ковыряется. Лишь бы делом был занят. Давеча вот Петруха припёрся с полторашкой разведённого спирта. Я его матерком отправила, откуда пришёл. Павлик в комнате был. Даже не вышел. Он ведь не пьёт.

— А мы знаем, — подметила Анна. — Молодец.

— Когда вернулся с зоны, так за возвращение ни капли, хотя у меня всё чин-чинарём. Стол само собой. Бутылочка в холодильнике. Нет, сказал, чаю крепкого, не чифиря, а просто хорошего крепкого чаю выпью за возвращение, и всё. У меня как раз пачечка грузинского была припасена. Ещё с выборов, когда

буфет приезжал. Сели ужинать. Кружкой чая с моей рюмкой и чокнулся. Да, всё-таки как хорошо, дядя Вася, тётя Анна, когда мужик не пьёт. Какое же это счастье! Ой, раскудахталась я! Так можно полдня хлеб из магазина нести. Половина двенадцатого. Скоро Павлик на обед придёт из гаража и ребятишки прибегут со школы. С утра борща наварила. Побегу мужиков кормить.

— Ну, корми.

— Лида-то с Юлькой ничего?

— Да помаленьку.

— Давно что-то не приезжали?

— Тоже дела.

— Да. То дела, то проблемы. У кого их и нет? Ладно, просьбу передала, побегу я.

— Ну, беги.

За калиткой Танюха задержалась, пытаясь закрыть, просунув снаружи, с улицы, руку. Крикнула вышедшей вслед на крыльцо бабе Анне:

— Крючок у вас больно тугой. Не могу за скобу зацепить.

— Я сама закрою!

— Ага!

Баба Анна подошла к калитке, накинула крючок. Навстречу вышел Василий.

— Зачем же я понадобился в администрации?

— Пойдём обедать. Мне самой не терпится узнать.

После обеда собрался Василий в администрацию. Тяжёлая, обитая коричневым дерматином, дверь со скрипом отворилась. В администрации оказалась одна секретарша Надя.

— А где глава? — поздоровавшись, спросил Василий.

— С утра уехала в районную администрацию.

— Звали?

— Ага, звали, дядь Вася, — пододвигая стул, ответила Надя, пышногрудая, с конопушками на лице, девица с тугой рыжей косой. — Значит, так… Звонили с райвоенкомата. Сказали, что вам будут вручать награду.

— Награду? Какую награду? — изумился Василий.

— Боевую… За войну.

— Постой-постой. Как за войну?

— Не знаю. Сказали вам передать, чтобы вы знали. Они там решат, как вам её вручить. Или вас туда вызовут, или с военкомата сами сюда приедут…

Василий растерянно расстегнул на вороте рубахи две верхние пуговки. Он смотрел на Надю, та смотрела на него.

— Радуйтесь, дядь Вася, — белозубо улыбалась она. На веснушчатых щеках проявились ямки. — Как пишут в газетах, награда нашла своего героя! Поздравляю!!!

— В газетах? И как часто пишут?

— Не знаю, но где-то такое читала. Значит, не вы первый.

— И не последний? — пробормотал отстранённо Василий.

— Что?

— Обожди. Дай сказать, — Василий перевёл дух. — Ты смотри, даже слов не находится.

Надя прошла к бачку в углу кабинета, зачерпнула синей фаянсовой кружкой воды.

— Нате, дядь Вася. Разволновались-то как. Вот тёть Аня обрадуется!

— А не сказали? Не сказали из военкомата, какая награда-то? Может, ошибка. Не должно мне быть никакой награды. Какие были, так все при мне. На парадном

для праздников пиджаке.

— Да, сказали же! Конечно, сказали! Я, балда, совсем забыла! Орден вам пришёл! Во как!

— Орден?

— Да, орден!!! Они как решат, где и когда вам будут вручать, так и опять нам позвонят.

— А какой орден? За что орден?

— Не знаю. Не сказали. Вам лучше знать, за что орден. За подвиги орден. За что же ещё?

— За какие подвиги? — ещё больше удивился Василий.

— Ну вы, дядя Вася, даёте! — ещё больше удивилась Надя. — Вы же на войне были?

— Был.

— Значит, и подвиги были.

— Не знаю. Война, Надюша, не из одних подвигов состоит.

— А я так думаю, дядя Вася, — Надя пристально посмотрела в окошко, — быть на войне — это уже подвиг. Вернуться домой живым тоже подвиг. Прожить потом с ранениями тоже подвиг.

— Тебя послушать, Надюша, так вся наша жизнь подвиг.

— Ага, особенно теперешняя, когда сменили социализм на капитализм, и живи как хочешь, — усмехнулась девушка, закидывая с груди на плечо косу.

…Анне в доме не сиделось. Она и по двору несколько раз прошлась. И собаке воды в миску рядом с конурой подлила. Вспомнила про косточки, что с обеда остались, вынесла полакомиться псу, спрашивая у того: — И зачем это деду в администрацию велели прийти, ума не приложу?

Подошла к калитке. Скинула крючок. Растворила, выглядывая вдоль улицы, не идёт ли? Вошла обратно во двор. Опять подошла к калитке, опять выглянула. Показалась фигура.

— Кажись, идёт, — сказала вслух.

— Ни за что не угадаешь, мать, зачем ходил в администрацию, — ещё не дойдя до калитки, заговорил Василий..

— Не томи душу.

— Ладно, зайдём в дом…

— Ну? — вопросительно смотрела Анна на мужа, вешая его кепку на крючок вешалки.

— Орден меня нашёл. Вот, мать.

— Какой орден? Откуда?

— Не знаю, какой. Надька не спросила. Ничего не пойму, — Василий в растерянности присел на пододвинутую женой табуретку.

— Что ты говоришь? — удивлённая Анна тоже присела рядышком на другую табуретку возле обеденного стола.

— То и говорю. Надя пояснила, что звонили с военкомата из райцентра. Сказали, что будут вручать орден…

— Когда?

— Ещё сами не знают. Сказали, что или сюда приедут, или в военкомат вызовут.

— Лучше бы сами приехали. Чего старика гонять?

— Да ладно, мать. Ради такого дела и самому нетрудно съездить.

— Где же он лежал-вылеживал? Столько годов-то? Этот орден?

— Где-то, значит, лежал. Только, по правде говоря, не знаю, за что?

— Как это, за что?! — всплеснула руками Анна. — Воевал, кровь проливал. Чудом после ранения живой остался. В самом-то пекле, в Сталинграде…

— Да разве за ордена воевали?

— Оно понятно, но как-то несправедливо. Наградить-наградили, а столько лет не могли вручить?

— Значит, не могли. Один я, что ли? — Василий помолчал и вдруг добавил: — А, может, ошибка в документах, а?