Странное наследство

Джоунс Виктория

На другой стороне моста его ожидали Оливия с мальчиком на руках, Рони Уолкотт и высокий пожилой мужчина с седыми волосами на висках. Все они с напряженным вниманием следили за каждым шагом молодого человека, за каждым его еле заметным движением.

Мальчик на руках у Оливии весело смеется и шаловливо грозит Берни Дугласу крохотным пальчиком. У малыша ярко-синие глаза и светлые вьющиеся волосы. Берни не может отвести взгляда от прелестного очаровательного мальчугана и внезапно оступается…

На лицах наблюдающих за ним Рони, Оливии и незнакомого пожилого джентльмена

отражается испуг. Они со страхом наблюдают, как его ноги проваливается в дыру, и Берни Дуглас повисает на руках над пропастью.

– Не смотри, не смотри вниз, Берни Дуглас! Берни, дорогой, не смотри вниз… - в тревоге предупреждает его Оливия.

Берни ложится грудью на дощатый настил, подтягивается, с огромным трудом вползает на мост и какое-то время лежит, отдыхая и набираясь сил.

Берни с надеждой и мольбой смотрит на Рони и Оливию:

– Помогите мне! Помогите!
– пытается кричать он, собравшись с последними силами.
– Оливия, малышка моя, прогони смерть. Ливи, кроха моя любимая, помоги мне… - но звуков голоса его не слышно. Оливия не слышит его. Не понимает, чего он хочет от нее!

Опять и опять он срывается вниз, повисает над черной бездной, засасывающей его в свои глубины небытия. Цепляется слабеющими пальцами за веревки, приникает грудью к дощечкам, источенным червями и истлевшим от времени… Главное - удержаться над бездной, не сорваться в мутный водоворот времени, куда заманивает и затягивает его смерть.

И он опять и опять пытается взывать, теряя последнюю надежду:

– Господь Милосердный, почему, почему ты давал мне силу и голос, когда я бранился на Оливию, но она совершенно не заслуживала моей брани? Господи, помоги мне снова обрести голос не для бранных слов и остервенелых проклятий, а для того, чтобы выговорить самые нежные, самые трогательные, самые желанные слова любви.

И, наконец, мальчик, тот самый, которого держит на руках Оливия, вырывается из ее рук и бежит, бежит по шаткому мосту к Берни! Он протягивает руки, смеется и что-то ликующим голосом кричит, обращаясь к отцу. И Берни Дуглас, сильный и мужественный человек, хватается обеими руками за эти крохотные слабые пальчики, держится за них, словно за единственную возможность спасения.

В груди что-то лопается, гулом отдаваясь в ушах. Точно снеговая лавина сорвалась с горных круч и стремительно катится вниз, вниз, вниз!

– Ливи! Любимая моя!
– кричит Берни Дуглас в полный голос. И призыв его множит звонкое горное эхо.

Горячая шершавая ладошка ложится ему на лоб, бережно проводит по волосам ото лба к затылку.

– Берни, дорогой мой, единственный. Я здесь, я рядом с тобой.

– Кто ты?
– больной сердито насупил свои густые черные брови. Слегка приоткрыв глаза, он обводит комнату бессмысленным взглядом замутненных болезнью глаз.
– Кто ты?
– строго и сурово переспрашивает он, пытаясь приподнять голову от мягкой и жаркой пуховой подушки. И мелодичный, низкий женский голос совсем рядом звучит в ответ, отдаваясь в суровом сердце мустангера приливом нежности и любви:

– Оливия! Твоя Ливи

рядом с тобой, Берни Дуглас. Я здесь, любимый мой, - и тут же этот ликующий голос, сообщает кому-то с чувством огромной радости: - Папа! Папочка! Он, наконец, пришел в себя, мой Берни Дуглас. Слышишь, папочка!

Больной с трудом открывает глаза, и тут же зажмуривается, ослепленный лучами яркого дневного солнца.

– Задернуть занавеску?
– спрашивает тот же нежный голос и повторяет: - Берни, дорогой, задернуть штору на окне, чтобы солнце не слепило?

Он пытается согласно кивнуть головой, но кивок не получается. Однако его жест понят женщиной, сидящей возле кровати на табуретке, и понят правильно:

– Рони, дорогой, пожалуйста, задерни занавеску. Солнце сегодня слишком яркое… Теперь можно снова открыть глаза, Берни. Смелее! Смелее! Вот так, дорогой мой. Молодец. Посмотри, скорее на меня, любимый!

Берни Дуглас понимает, что наконец-то пришел в себя. Но душа его все еще далеко от этой просторной жаркой комнаты со светлыми деревянными панелями на стенах…

Откуда-то сбоку в раскрытое окно, завешенное шелковой шторой салатного цвета, заглядывает послеполуденное солнце, высвечивая каждый уголок. Возле двери, прислонившись к косяку спиной и сложив руки на груди, с бесстрастным выражением лица стоит индеец, выжидающе уставившись больному в глаза.

– Рони?
– удивленно и почему-то восторженно узнает Берни Дуглас.
– Рони Уолкотт, укротитель мустангов!

Рядом с индейцем, в дверном проеме застыла в напряженной позе юная мулатка с полным кувшином в руке. Сквозь прозрачное стекло кувшина видно, как пузырится и слегка покачивается золотистая жидкость - прохладный лимонад. Берни с недоумением рассматривает мулатку, потом переводит осмысленный, вопрошающий взгляд на сидящую женщину.

– Это мисс Роззи!
– говорит женщина, повернувшись к мулатке.
– Мисс Роззи Томсон!
– добавляет она.

Он долго и внимательно рассматривает совсем юную леди. Она сидит, склонившись к нему и облокотившись одной рукой на высоко поднятые колени. Сжатым кулачком подпирает круглый красивый подбородок… Невероятно, но, кажется, Берни Дуглас узнал этот гордый профиль, этот соблазнительный поворот головы и завитки черных волос. Эти распахнутые синие глаза, нежно-розовые, немного припухшие губы. И ярко-синее платье из тафты, с отделкой из черных кружев на рукавах и по вырезу горловины.

– Ливи!
– шепчет он еще не совсем уверенно и приглушенно.
– Ливи! Кроха моя драгоценная!

– Ты хочешь пить, дорогой?

– Да.

Берни следит, как Оливия протягивает руку и перехватывает у мулатки кувшин. Наливает в сверкающий высокий стакан лимонад, просовывает Берни под голову ладонь и подносит слегка наклоненный сосуд с желанной жидкостью к пересохшим от телесного жара губам. Терпкий и одновременно полный свежести аромат лимона дразнит обоняние, заставляет гортань сжаться и снова расслабиться в первом судорожном глотке. Освежающая жидкость холодит язык и небо, сладостной струйкой стекает в желудок…