Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
Правые силы откровенно рассчитывали на генеральскую диктатуру. Тем не менее революционная демократия продолжала настаивать на коалиции с буржуазией. При этом своего «теоретически обоснованного» сотрудничества с «классовыми врагами» она словно стыдилась. Между тем психологически раздвоенная власть не могла быть дееспособной.
Социалистическим политикам поневоле приходилось задумываться о демократической альтернативе. Последняя означала переход власти к Советам. Однако ушибленная своими теориями революционная демократия упорно колебалась: в ее глазах «буржуазное» будущее было малопривлекательным, но неотвратимым. Это встречало злую критику справа. На торгово-промышленном съезде в Москве 3 августа председатель заявил: водворилась шайка политических шарлатанов – давит на Временное
В целом наблюдалась поляризация политических сил, ритуально именуемых «буржуазией» и «революционной демократией». Но внутри самих этих лагерей также было далеко до необходимого уровня консолидации. Общественность дробилась по всем линиям. Одновременно рос поток слов, призванных сдержать этот процесс.
8–10 августа в юридическом корпусе Московского университета состоялось совещание общественных деятелей. Это была своеобразная репетиция выступления правых сил. Все ораторы требовали твердой государственной власти, при этом особо напирали на необходимость военизации тыла, прежде всего железных дорог. В первом же докладе Е. Н. Трубецкой заявил, что добрыми намерениями, которыми полон Керенский, вымощена дорога в ад. Под одобрение присутствовавших он предложил перенести будущее Учредительное собрание в Москву. Предприниматель А. А. Бубликов утверждал, что ситуация определяется своевластием отдельных социальных групп. Ему возражал экономист А. В. Чаянов: «Всякий новый строй всегда рождается в родильной горячке… Собрание должно поставить своей задачей проповедь демократической государственности». Ему также аплодировали.
На первый план, как и следовало ожидать, выдвинулась задача восстановления порядка в армии. М. В. Алексеев уверял, что «в сентябре 1914 г. мы обладали прочной и сильной армией, умевшей драться, рвавшейся вперед», а «в 1916 г. повторили успех начала войны». Высший командный состав «умел руководить боем, умел дерзать, умел верить в солдата и любить его», но в то же время «он не вполне знал современную технику, не вполне обнимал широкие масштабы современной войны». По его мнению, «разложил армию Приказ № 1». При этом «развал коснулся и некоторой части офицерства»; некоторые из них «приняли большевистские лозунги и стали во главе солдат». «Великолепно говорил генерал Алексеев… – комментировал происходившее кадет Н. В. Устрялов. – Жутко становилось за армию… Хорош генерал Каледин, казак. Как-то спокойно говорит и даже сонно, но чувствуется именно „реальная“ почва».
Основную направленность совещания выразил П. Б. Струве:
Мы живем в эпоху деморализации масс. Явление это психологическое, имеющее в своей основе упадок власти… Поэтому первое и основное средство для борьбы с хозяйственной разрухой – это установление твердой власти, которая утвердила бы в повседневной жизни господство права.
Эту мысль поддержали все участники совещания. Комиссар финансовых учреждений М. Н. Соболев в связи с этим заявил: «Власть реально осуществляет свои предназначения, когда она утверждается на психологии народной массы». Соответственно, следовало воссоздать психологическую связь власти и народа. Однако рекомендации такого рода выглядели теперь запоздалыми.
Были на совещании и крестьяне (скорее всего, из Союза земельных собственников), также требовавшие избавления от многочисленных комитетов, а один из них даже потребовал осуществления всеобщей трудовой повинности. В унисон с ними философ И. А. Ильин заявил: «У Ленина есть сейчас в России преемник. Этот преемник – Виктор Чернов». А другой философ Н. А. Бердяев неожиданно встал на защиту «истинного социализма» от нынешнего социализма, который есть «окончательное надругательство над идеей социализма».
Совещание общественных деятелей стало очередной говорильней, хотя считалось, что оно проводит идейную линию кадетского ЦК. В особое бюро совещания вошли такие правые думцы, как М. В. Родзянко и В. В. Шульгин. Предполагалось, что на готовящемся Государственном совещании
Всех волновала неустойчивость ситуации. В августе «Новый Сатирикон» опубликовал характерный диалог: «…У нас правительство временное, законы временные, все временное. – И не говорите, только одна война постоянная…»
В прошлом Государственное совещание воспринималось в контексте консолидации антибольшевистских сил. Это мешало разглядеть настроения, которые на нем превалировали.
Социалистические лидеры Советов долгое время не могли определить своего отношения к совещанию. Возможно, это было связано с надеждами меньшевиков и эсеров на то, что в кризисной ситуации ВЦИК Советов может и должен выступить в роли парламента. Однако социалистические лидеры отнюдь не готовились к «государственной» роли. Их больше беспокоило малое количество выделяемых им на Государственном совещании мест.
10 августа ВЦИК даже пригрозил, что попытки использования Государственного совещания «для нанесения удара революционной демократии» будут пресечены объединенными усилиями всех его демократических участников. 11 августа было проведено совещание 600 депутатов Государственного совещания, представлявших революционную демократию. Программную речь произнес И. Г. Церетели, призвавший поддержать правительство и сохранить коалицию с буржуазией ради отстаивания лозунга «мира без аннексий и контрибуций». Формулировка сама по себе была абсурдной, но этого словно не замечали. В тот же день на своем совещании кооператоры – публика несколько более правая – предложили выработать общую декларацию революционной демократии. Получалось, что последняя готова была сдвинуться вправо.
На Государственном совещании присутствовали 2414 человек. Отбор делегатов был явно тенденциозным. Ставка делалась на людей умеренных, объединенных в основном в общественные организации, а не политические партии. Откровенно правых было немного. Обыватели иронизировали в связи с появлением «группы русской истории» (выражение А. Ф. Керенского), которую составили «бабушка» (Е. К. Брешко-Брешковская) и два «дедушки» (П. А. Кропоткин и Г. В. Плеханов) русской революции – это напоминало, как считал историк М. М. Богословский, то ли балаган, то ли Вальпургиеву ночь в «Фаусте». Вопреки уверениям большевиков, на совещании преобладали не «контрреволюционеры», а революционная демократия – свыше тысячи человек. Н. Н. Суханов, однако, полагал, что «эсерствующие земства и города, а особенно шумная, вполне обывательская кооперация, неудержимо тянули вправо».
В принципе на совещании могло быть предложено два варианта стабилизации власти: авторитарный, вплоть до военной диктатуры на внеклассовой и внепартийной основе; и демократический на базе пресловутой «коалиции с буржуазией», идейную основу которой заложили меньшевистские доктринеры во главе с И. Г. Церетели.
Совещание открылось продолжительной речью А. Ф. Керенского. Ничего нового он не предложил, хотя его пылкая речь не раз прерывалась аплодисментами. Интересно, однако, не содержание, а настрой оратора. Керенский был намерен от лица Временного правительства «сказать подлинную правду» «измученной и исстрадавшейся родине». Прозвучали и угрозы в адрес большевиков: «пусть не надеются». Интересна была фраза в адрес сторонников «открытого нападения или скрытых заговоров»: они рисковали «встретиться с властью, которая в своих репрессиях заставит… вспомнить, что было в старину, при самодержавии». В общем, получалось, что только во власти «объединяющей, регулирующей, примиряющей, ограждающей… – только в ней есть спасение нашего государства от распада и гражданской войны». В сущности, на такой же идеальной основе пыталось основываться самодержавие.